Тьма века сего (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" - Страница 72

Фон Вегерхоф мельком улыбнулся, задумчиво глядя на старые деревянные бусины, и Курт мог поставить ту самую правую руку, на запястье которой висят завещанные ему четки, против сломанной пуговицы, что он знает, о чем думает стриг. Эта тема уже поднималась в Совете — поначалу дипломатично и деликатно, а после и без обиняков: что станет с четками и присовокупленным к ним благословением, когда не будет в живых их нынешнего носителя? Перейдет ли вместе с ними к новому обладателю сего предмета хотя бы часть покровительства теперь уже очевидно святого Юргена, или эти старые бусины станут просто памятной вещью, и не более? Если да — передастся ли любому новому хозяину или лишь потомку старого?

Проверить это было невозможно, посему дальше теоретизирования дело так и не ушло.

— Пока ты спал, прибыл солдат фон Нойбауэра, — оставив тему чудес, сообщил стриг. — Привез ответ из отделения, в чьем ведении находится Дахау. Должен заметить, фамильные традиции — это замечательно, однако отдельные обычаи семейства Гессе не могут не вызывать недоумения, а если говорить прямо, но все еще дипломатично — некоторого раздражения. Я едва сумел его убедить не будить тебя и не «зайти позже», а отдать привезенное им письмо мне, что было довольно сложно, если учесть, каким идиотом я выглядел поначалу, когда никак не мог взять в толк, о каком письме речь. Я понимаю, что мои слова снова пропадут втуне, но не могу не сказать: было бы неплохо, если б ты хотя бы изредка, работая в группе, вспоминал об этом факте.

— Получив ответ на свой запрос, я рассказал бы вам о нем в любом случае. Так что там было?

— Ничего особенного, — вздохнул фон Вегерхоф. — Все то же самое, что Урсула рассказала о себе, и в целом данные совпадают.

— В целом?

— Такая семья действительно была. Урсула Глёкнер действительно жила на юге Дахау, ее муж и сын действительно погибли, утонув в болоте. Дальнейшие сведения можно расценивать по-разному. По словам соседей, однажды Урсула просто пропала: ее не видели несколько дней, пытались искать, не нашли и постановили считать утонувшей там же, ибо после смерти мужа и сына она часто ходила по той самой тропинке «без видимой цели и не вполне в разуме», ушла в себя, почти перестала разговаривать… Соседи сделали вывод, что она окончательно повредилась в уме, и какие-то извороты этого ума завели ее в топь. Посовещавшись, местный священник и те самые соседи решили, что, желай она покончить с собой — избрала бы более простой способ вроде, par exemple[109], удавления, и человек в здравом рассудке ради такого не полезет в тину. Таким образом, причислять ее к самоубийцам не стали, заочно отпели и забыли.

— Описание внешности совпадает?

— Рост, форма лица, цвет волос и тому подобные мелочи — да, но так как особых примет у Урсулы не было — сам понимаешь, насколько все это неточно. Все же думаешь, ее историей просто кто-то воспользовался?

Курт вздохнул.

— Повторю то, что сказал этим утром, Александер. Я в последние годы привык к тому, что крестьяне начинают к месту и нет бросаться латинскими цитатами из Писания, что торговцы могут худо-бедно поддержать богословскую беседу, а какая-нибудь горожанка может с помощью брата-студента изучать семь искусств просто потому что ей так хочется, и даже достичь в этом успехов… Но я не верю, что живущая на окраине какой-то дыры женщина, всю свою жизнь видевшая лишь колодец, кухню и болота, может делать столь сложные душеведческие заключения.

— Из своего дома та Урсула исчезла за полгода до того, как здесь появилась эта… — неуверенно заметил фон Вегерхоф. — И сие тоже можно расценивать по-разному. D'une part[110], это достаточное время, чтобы пешком дойти до Грайерца, часто и подолгу задерживаясь где-то в пути. И кто знает, с кем она могла в эти месяцы знаться, насколько эти душеведства — ее собственные, а насколько нет, и кто мог вложить в ее голову эти мысли…

— D'autre part[111], — возразил Курт, — теперь, помимо наших предположений, у нас есть и кое-какие факты. И я не верю, что женщина, обладающая такой силой, всю свою жизнь сидела в глуши и варила каши, или что сила эта в ней проснулась внезапно.

— Как показала практика, Гессе, мы все еще многого не знаем о таких дарованиях, и можешь ли ты поручиться, что ее талант не был спящим и не проснулся после душевного потрясения?

— Что-то одно из этого могло бы иметь место — или вложенные в голову сложные идеи, или сила, или ее внезапность… Но не всё сразу. И — вот еще. Ты был рядом со мной, пока эта дрянь все еще пребывала во мне и пыталась перекроить мое тело. Я так и не спросил, а сам ты так и не сказал, но я по твоему постному лицу вижу, что в голове у тебя с той минуты варится нечто неприятное. Итак, что ты тогда чувствовал? Это была магия крови или нет?

— Скорее да, чем нет, — поморщившись, точно от вони, не сразу отозвался стриг; Курт кивнул:

— Вот тебе и еще один факт. Можно ли ее постигнуть до такой степени за каких-то полгода даже одаренному? Таким образом, — подытожил он, не услышав ответа, — мы тут имеем Каспара в юбке.

Фон Вегерхоф снова вздохнул, не ответив, и Курт невесело хмыкнул:

— Вот так и решишь, что прежние методы-то подейственней были. Если б всю эту компанию, как во времена оны, сразу согнали на костер — попалась бы вместе с ними и наша одаренная хозяюшка, и ее приятели с тягой к поварским изыскам… Да, знаю, — не дав стригу возразить, отмахнулся он, — как раз она бы и не попалась, скорей всего, да и не стала б она в те самые прежние времена вот так лезть на глаза. В нынешнем положении вещей есть и свои положительные стороны.

— Мартин, — тихо сказал фон Вегерхоф, снова не ответив.

Дверь распахнулась, едва не ударившись о стену, и инквизитор почти влетел внутрь — хмурый, как дождливое небо; остановившись на пороге, он бросил взгляд на Курта за столом, на бумагу и чернильницу перед ним, и закрыл за собою дверь — уже спокойно и неспешно.

— Как самочувствие? — уточнил он, пройдя к столу и усевшись напротив, и Курт изобразил нарочито бодрую улыбку:

— Как у пережеванного и сплюнутого куска мяса. Но на доклад к высшему начальству уходить раздумал… А у тебя что? Как я понимаю, наша матушка Урсула исчезла в неизвестном направлении?

— Да, — болезненно дернул углом рта Мартин. — Точнее, во вполне известном, но да, исчезла. И выходит, ты подставился зря… Никогда себе не прощу нашу задержку.

— Брось, уверен — вы спешили, как могли. Тут, скорее, следует упрекнуть меня за самонадеянность: я не допустил мысли, что эта женщина способна на нечто подобное, хотя по опыту должен был рассчитывать на худшее.

— Я не хотел заострять внимания, ибо тебе и так досталось, — кивнул фон Вегерхоф, — однако, раз уж ты сам о том заговорил, Гессе… Когда мы говорили «задержать до нашего прихода», это означало «говорить с ней о молитвенных правилах, чистке котлов и ранней весне». Это не означало «вести провокационные беседы, явным образом давая понять, что ты такой умный и всё о ней понял».

— Да, мальчишество, самодурство, лихачество, пора поумнеть, знаю, — серьезно сказал Курт, к стригу даже не обернувшись. — Ошибся. Не рассчитал. Сглупил. Был неправ. Но сейчас песочить меня и предаваться скорби — делу не поможет… Она зашла в лагерь перед тем, как исчезнуть? Выяснил, зачем?

— Пообщалась с Гейгером. Что любопытно, его она с собой не взяла, отчего он теперь пребывает в бездне страдания и уныния.

— Первое ожидаемо, — заметил стриг, — а вот второе удивительно. Быть может, они повздорили накануне?

— Если верить Гейгеру — нет. Он тешит себя мыслью, что Урсула не пожелала втягивать его с собою в неприятности… Кто их знает, этих малефиков, а тем паче женщин. Быть может, он и прав. В конце концов, с ее стороны это было очень рискованно — не уйти сразу, а задержаться в лагере для разговора с ним, для этого должны быть очень важные причины, а влюбленной женщине, будь она хоть трижды малефичка, причина «попрощаться с возлюбленным» вполне может казаться предельно важной.