Око Волка (СИ) - Кузнецов Михаил "" - Страница 23

— Пойдем, наберем немного веток, — позвал он.

Парень поежился от раздражения, но побрел следом. Какое-то время они молча ходили неподалеку от машины.

— Ну, и почему тебе не нравится здесь? — спросил отец, идя чуть впереди. Как всегда, он немного подволакивал правую ногу.

— Не нравится и все, — пробурчал сын.

— Не бывает таких «все».

— А что здесь должно нравиться? Заехали в какую-то глушь, в голос ори — никто не услышит. Здесь даже музыку слушать скучно.

— Понимаю, не клубы с выпивкой и девочками, — отец с кряхтением поднял небольшую ветку. — Здесь и деньги твои никому не нужны. Ах да, ты транжиришь мои.

Эдмон заметил, что отец смотрит на него искоса, и как-то слишком сурово.

— Так не давай их, если не хочешь, чтобы я транжирил.

— И тебя ничуть не напрягает так жить?

— Как?

— Ничем не заниматься, ничего не хотеть. Сидеть на шее состоятельных родителей. Все, чем ты занимаешься — клубы и бары. Все твои друзья давно работают, учатся, устраивают свою жизнь, а…

— Ну, хватит, — отмахнулся Эдмон.

— Ты мне не хами! — рявкнул отец, от чего парень вздрогнул. — Я не твой приятель. Я никогда к тебе не лез со своим уставом, никогда. И, вижу, зря, раз ты вырос в такую соплю. Ни черта не хочешь, все на нас с матерью надеешься. Не удивлюсь, если уже крутишь мысли о доле наследства.

— Я не…

— Молчи, сказал. То, что ты всех достаешь, ничуть не играет тебе на руку. Через годы или десятки лет настанет время, когда ты будешь сожалеть о подобном поведении. В двадцать лет уже должны появляться зачатки разума, а ты все глупостями живешь. Вот что я скажу — приедем в Тулузу, сразу пойдешь на работу, коли не хочешь учиться.

— Грузчиком.

— Да хоть мусорщиком.

Эдмон не ответил. За разговором они отошли далеко от лагеря, а отец еще и не торопился возвращаться. Они пошатались молча еще немного.

— Послушай, сын, — вздохнул отец. — В твоем окружении нет ни одного человека, кто желал бы тебе плохого, и уж тем более этого не желает твоя семья. Никто и никогда ни в чем не хочет тебя ограничить, лишь ты сам. Найди занятие по душе, и поверь, оно окажется куда интересней, чем прожигание денег в клубе.

— Ладно, отец. Я устроюсь на работу, — отстраненно кивнул парень. — Уже сам вижу, что затянул.

— Вот и хорошо. Запомни, мужчина только тогда мужчина, когда может поставить свои желания ниже необходимости. А подобный бунт хорош…

Со стороны лагеря раздался женский крик, перешедший в звериный рев. Несколько мгновений отец и сын оцепенели. Но вот отец очнулся и рванул с места, проявив невиданное доселе проворство. А парень так и остался стоять, пораженный. Теперь уже кричала не одна женщина, а несколько. А звериный рев переходил то в рык, то в вой. Их заглушила свирепая ругань отца, и все стихло. На миг — прерванный душераздирающим мужским воплем, полным ужаса и смятения. Эдмон подался вперед, быстрее и быстрее… Он понесся сквозь кусты, слыша лишь биение сердца и истошные завывания зверя.

Он даже не заметил, как вырвался из колючих кустов на поляну, которую семья присмотрела под лагерь. Развернувшаяся перед глазами картина вызвала не оцепенение, не шок, а тупое и мутное осознание, что в эти минуты была подведена черта под его жизнью…

То, что было их маленьким симпатичным лагерем, с костерком в центре, парой покрывал, небольшой снедью, машиной неподалеку, превратилось в сплошное темно-бордовое месиво. Пахло особой сыростью, от которого позывы рвоты поднимались все выше по пищеводу. Эдмон видел бесформенные останки тел и понимал, что это его семья. Рыжеватый клок волос матери. Кисть отца с печаткой на мизинце. Кругом внутренности и кровавая грязь. А посреди этого хаоса стояло оно. Огромное, черное, лохматое. Оно подняло морду, засверкали желтые глаза, морда перемазана в крови, а из пасти вываливались останки, кажется, ноги. Оно стояло на четырех лапах посреди трех растерзанных в клочья тел и, тяжело сопя, смотрело то на Эдмона, то куда-то влево. Под черным зверем зашевелилось — это отец чуть откинул голову и глянул на сына одним целым глазом. Наполовину изодранными губами он прошептал: «Беги». Это услышало оно и одним укусом раздавило отцу голову. Во все стороны брызнули кровь и мозги, полетели осколки черепа. Слева от зверя кто-то вскрикнул. Лохматое чудовище повернулось в ту сторону и зарычало. В этот момент Эдмон повернулся и кинулся туда, откуда вылез. Мельком он заметил, как скрылось за деревьями бирюзовое платье Николь.

Парень бежал по старому лесу, спотыкаясь о корни вековых дубов, перепрыгивал через кусты орешника, скользил по зарослям лопуха. Сердце стучало где-то у горла, мысли перемешались из-за злобного воя за спиной. Почти обезумев от страха, он бежал от неизвестного, не разбирая дороги несясь сквозь чащу, слыша за собой утробное рычание и всем существом чуял вонь зверя. А фырканье и хрип за спиной становились громче. Эдмон перемахнул через очередной куст и тут же с кем-то столкнулся. Мелькнуло бирюзовое платье — это Николь. Девушка схватила за руку брата и что-то прокричала. Но сзади раздался торжествующий рык, и Эдмон вырвал руку, понесся дальше. Через пару секунд его настиг визг сестры, плавно перешедший в громкое хрипение.

А он все бежал и бежал сквозь лес, порой останавливаясь, чтобы отдышаться. Казалось, зверь отстал, но что-то внутри подсказывало — чудовище и не подумает его отпускать. Эдмон бежал и видел перед глазами ужасную поляну. И сквозь эти яркие воспоминания прорывался глухой зов чудища.

Эдмон споткнулся, повалился в лопухи, да так и остался лежать лицом вниз. Он просто не мог подняться, страх вытеснил все, оставив Эдмона наедине с лесом и смутным осознанием, что на этом конец. Лес волновался, встревоженный недавними ужасами. Но чудище, кажется, и впрямь отстало. Парень сел, обхватил голову руками, однако думать ни о чем не мог. Осталась только скорбящая пустота и осознание конца. Кое-как поднявшись на ноги, Эдмон облокотился о ствол дерева, вытер пот со лба, стал вглядываться в чащу. Вот так, он один выжил, но понятия не имел, где сейчас находится.

Парень отстранился от дерева, и за спиной раздалось рычание. Что-то тяжелое повалилось его наземь, спину пропорола незнакомая острая боль, от которой он вскричал во весь голос. Зверь впился ему в правое плечо и начал рвать, словно куклу. Эдмон услышал сиплое вытье. Последним сознанием стало — это его вопли.

Осталась только боль, при каждом вздохе рвущая на части тело. И боль не проходила. В какой-то момент пришло ощущение свободы, словно его больше никто не прижимал к земле. Прозвучал далекий хриплый голос:

— Слишком сильно подрал…

— Приходит в сознание… — ответил другой, более властный.

— Пусть лучше не приходит, все равно не выживет…

— Раздроблены ребра с правой стороны… Порвано легкое, сухожилия, мышцы… Не вариант, что выкарабкается, — раздался еще один, мягкий и приятный.

— Джон, будет лучше, если его добьем… — это был хриплый.

Эдмон через силу открыл глаза, и в мутной дымке увидел три склонившиеся над ним фигуры. Один осматривал его изодранный бок, второй сидел рядом с каким-то блестящим, похожим на клинок, предметом в руке, а третий стоял прямо напротив и смотрел Эдмонду в глаза. Парень собрал все силы и прошептал:

— Помогите…

— Нет, мы его не убьем, — сказал третий, обладатель властного голоса. — Митч, перевязывай.

— Если даже он выживет, то станет проклятым. Такой хочешь для него судьбы, Джон? Вечных мучений?

— Он выживет, Дезмонд. И будет жить среди нас.

Тот, кого звали Митчем, приподнял Эдмона; парень тут же потерял сознание, и лишь далекий хриплый голос Дезмонда донес последние слова прошлой жизни:

— Ты не имеешь права решать за всех…

Эд вышел из Времени с зажмуренными глазами. Боль, страх, безумие отступили, оставив после себя лишь горечь от ошибок прошлого. О да, именно ошибок — Эд не раз думал, что лучше бы не побежал с той поляны. Замешкался на секунду, споткнулся, запутался в кустах. Чтобы зверь задрал его насмерть, и на этом все. Ни волчьего ужаса, ни Луны, ни выворачивающего наизнанку смрада мертвечины. Чтобы он просто умер, и никогда не узнал о том мире, в котором сейчас варится.