Лемминг Белого Склона (СИ) - Альварсон Хаген - Страница 40

Юношу раздели догола, скрутили кожаными ремнями по рукам и ногам, в рот сунули кляп. Никого не волновали его слова. Бедолага мычал, дёргался, плакал, сопли густо залили усы и бороду. В широких глазах вместо лазури расплескался синий ледяной ужас. Палачи не обращали внимания: деловито подтащили парня к алтарю, перевернули спиной кверху, привязали руки и ноги к вбитым тут же колышкам: чтобы не брыкался. Тот зашёлся в рыданиях пуще прежнего. По каменному боку алтаря поползла тёмная струйка. Никто не засмеялся. Никто не ужаснулся. Люди, молодые и старые, наивные искатели приключений и битые жизнью бойцы, безродные бродяги и потомки благородных владык, не толпа — братство, не стадо — стая, — застыли кругом несокрушимой силы, морем холодных взоров. И — молчали.

Ждали.

Каждый из них уже вынес суд в сердце своём.

— Что он сделал? — услышал Хаген собственный шёпот, непристойно громкий.

— Убил побратима, — шепнул провожатый.

— И как его казнят?

— Врежут орла, — казалось, Арнульф весь обратился в нетерпение, — некогда то была почётная казнь, но теперь каждый сочтёт её позорной! Эрлингу приятна такая жертва.

— Мало радости смотреть, как у живого человека станут вынимать рёбра, — заметил Крак, — особенно после того, как только что поел. Пойду-ка прочь отсюда.

— Пожалуй, я тоже не стану смотреть, — решил Торкель.

— А я погляжу, — просто сказал Хаген.

Арнульф покосился на него со злорадной усмешкой:

— Погляди. Может, чему научишься!

Хаген подумал, что вряд ли захочет сам совершать такую казнь — равно как и принять её. Но он с малых лет усвоил, что в этой жизни всё возможно и ни от чего не стоит зарекаться.

Между тем Виндрек трижды воззвал к Эрлингу асу и достал нож из острого вулканического стекла. Скол мрака в руке жреца вспорол кожу на спине юноши. Годи задумался о чём-то, затем взял щипцы и вынул кляп изо рта братоубийцы. Тот так заорал, что было слышно, пожалуй, и в светлом Асгарде. «Верно, Эрлинг доволен», — подумал Хаген, глядя на идол.

— Кричи громче, ублюдок, — проговорил Арнульф, заворожено наблюдая за работой Виндрека.

Хаген стоял рядом и смотрел попеременно то на казнь, то на своего вождя. Видел, как годи снял кожу с жертвы, как отделил рёбра от позвонков и вывернул их наружу, как подрезал сухожилия под лопатками, ухватил края щипцами, завернул их с влажным и смачным хрустом и разложил по плечам. Братоубийца всё ещё был жив! Он уже не дёргался, только хрипел и пускал кровавые слюни: прокусил, видать, язык от боли. На его спине торжественно расправил крылья кровавый орёл[47].

Арнульф наслаждался зрелищем. Упивался жестокостью. В море хмурых взоров его глаза сверкали, словно молнии средь чёрных туч. Губы разъехались в деревянной улыбке, корёжа рот и обнажая клыки. Орлиный волк терзал взглядом добычу, пока годи не прервал мучения несчастного, не вырвал ему лёгкие и не возложил их поверх вывернутых лопаток, точно оперение.

— Так вот что ты приготовил для Кьятви Мясо, — сообразил Хаген с восторгом и ужасом.

— О нет, милый мальчик, — хрипло прошептал Арнульф, облизываясь, — эту участь я припас для совсем иного человека. Кьятви я просто утоплю где-нибудь в Моховой Долине, как предателя.

А потом, когда народ начал расходиться, сэконунг спросил Хагена:

— Что же, парень, ты всё ещё хочешь походить на меня?

Юноша не смог ему ответить.

В тот же день познакомились и с упомянутым Хродгаром сыном Хрейдмара. Торкель Волчонок запомнил то знакомство надолго.

Всё началось с того, что их привели в один из длинных дружинных домов, отмеченных руной «Исэ» — одиннадцатой из Старших Рун. Всего же в Скёлльгарде размещалось до шестнадцати сотен бойцов в тридцати двух стабюрах — по два на сотню. Лагерь делился на четыре четверти по восемь домов. Каждая сотня обозначалась соответствующей руной. В стабюрах полати тянулись в два ряда над широкими спальными скамьями. Когда Хагену и Торкелю показали их новое жилище, прочие новобранцы были на учениях. Юноши побросали вещи на койки и пошли в баню. Когда же вернулись, то обнаружили пожитки Торкеля в углу. На той скамье, куда Волчонок положил свою сумку, сидел здоровенный парень, голый по пояс, и дремал. На мощной шее висел оберег — медвежий клык. Светлый пушок едва тронул лицо. Голова юноши была гладко выбрита, кроме пряди, свисавшей с макушки на ухо[48]. Подобную причёску Хаген уже видел — так носил волосы Рэфкель Лосось, племянник Хакона Большого Драккара.

Торкель подошёл к здоровяку и деловито спросил:

— Ну и какого хера?

Хаген уловил насмешливые и сочувственные взгляды, обращённые на Волчонка. Подобрался, предчувствуя драку. Двое новичков против целой стаи? Что же, так всегда бывает! С этими подраться незазорно, это хоть не рабы! Чем скорее, тем лучше.

Бритоголовый лениво открыл один глаз:

— Это моё место. Бери любое другое.

— Мне это место по нраву, — возразил Торкель. И добавил, — и я не стану выслушивать советы от бродяги вида жалкого и ничтожного. Что это у тебя за причёска? Кто надоумил тебя носить соплю на голове? Тебя брили, как раба, да забыли прядь срезать? Ну так я это исправлю!

Парень открыл второй глаз. Поднялся. Макушка Торкеля была ему по плечо.

— Идём, переговорим, — с леденящим спокойствием предложил хозяин койки.

— Гляди, не споткнись, — посоветовал Волчонок.

Дрались упорно, умело. Хаген отметил, что надо бы поучиться — у обоих. В тишине слышалось хаканье, хлёсткие удары, скрип башмаков. Между стабюрами было тесно, к тому же столпились зрители из младших и судьи — из старших. Уворачивался Волчонок ловко, но укусить толком не мог: лупить глыбу мышц было бесполезно, а ни по лицу, ни в солнечное сплетение, ни под колено, ни в пах ударить не получалось. Заехал пару раз по почкам да один раз с ноги в поясницу — и пропустил-таки ответный удар громилы. В плечо. Торкеля развернуло, каменный кулак врезался в скулу, другой — под рёбра. В последний миг Волчонок пригнулся, десница здоровяка просвистела над головой, а Торкель от души врезал ему по яйцам. Яйца были здоровенные, промахнуться было бы трудно. Бритый охнул, покраснел, согнулся, но тут же разогнулся и наподдал сапогом Торкелю в живот. И добил сокрушительным ударом по темени. Волчонок рухнул под ноги победителю. Тот хотел было станцевать на нём халлинг, но его оттащили: убьёшь, мол, а потом что? Хочешь, как этот недоумок из четвёртой сотни, корячиться под ножом нашего годи?..

Торкель пришёл в себя под вечер. Несколько дней отлёживался. Впрочем, надо сказать, что для бритоголового поединок тоже не прошёл даром: он завёл в Эльденбю близкое знакомство с одной девчонкой, но неделю её не навещал — мол, нет нужды, — и часто потирал поясницу при ходьбе. Выяснилось это позже, а тогда, вечером, сидя в кругу новообретённых соратников, Хаген услышал от не по годам могучего парняги:

— Передай своему вспыльчивому другу, что он славно дерётся. И что вот это, — дёрнул себя за прядь волос, — древний знак благородных воинов, а никакая не сопля. Его носили такие герои, как Свен Ингмарсон и Рунольф Рагнарсон, который основал наше братство. Да и поныне так носят волосы воины в Эйреде, на Геладах, в Ольсе и в Итлене. Странно, что он не знал…

— Он знал, — возразил Хаген, — просто он из тех, кому нравится пугать ежа голым задом.

— И как, пугаются ежи? — хохотнул кто-то из старших, протягивая наследнику славы Рунольфа мешочек со льдом. — На, Хродгар, приложи к пострадавшему месту, полегчает.

— Хродгар? — насторожился Хаген. — Ты тот самый Хродгар Хрейдмарсон, убийца полутролля?

Изгнанник кивнул, поморщился и приложил лёд к штанам.

— А годи говорил, ты, мол, заморыш… — озадаченно пробормотал Лемминг.

— Так и было, когда прибыл сюда полгода назад, — кивнул один из старших гравикингов, — тощий, бледный, жалко глянуть… А теперь, глядите-ка, вымахал в белого медведя!