Лесной глуши неведомые тропы (СИ) - "Ядовитая Змея" - Страница 24

— Теперь будет заживать лучше, — успокоила я его, утирая взмокший лоб чистым полотенцем. — Боль скоро отпустит, и ты сможешь поспать.

Позволив ему немного отдохнуть, я смазала зашитую рану целительной мазью, не забыв и про шрам на шее.

— Почему же ты мне не сказал? — снова запричитала я.

— Стыдно, — признался он со вздохом.

— Чего тут стыдиться-то?

— Ты, поди, уже слышала от подружки-сплетницы о той истории с туром?

— И что? — не поняла я.

— А то. Когда мне сзади наподдал бык, надо мной еще с год люди потешались. А теперь вот спереди — свинья… Если об этом люди прознают, мне хоть в бега подавайся.

— Дурья твоя башка, — в сердцах воскликнула я. — Разве бы я над тобой смеялась?

Он нашел рукой мою руку и крепко сжал ее в ладони.

— Илва… ты никому не скажешь?

— Да кому мне говорить-то?!

— Ты знаешь кому. Полсловечка сболтнешь своей Мире — и вся деревня назавтра знать будет.

Я вздохнула и накрыла его руку своей ладонью.

— Энги. Тебя кабан чуть не убил, а ты о людской молве тревожишься.

Он обиженно засопел.

— Еще не родился тот кабан, который мог бы меня убить.

Я высвободила руку из захвата и обеими ладонями пригладила его взмокшие от пота светлые волосы. Посмотрела укоризненно в зеленоватые глаза.

— Хорошо, что твоя бедная мать тебя не слышит. Только и знаешь, что бахвалиться… И не смей больше в лес ходить, пока я не позволю. Слышишь?

Он кивнул, глядя мне в глаза, словно побитый пес. Я не удержалась и поцеловала его в лоб, будто и вправду была ему мамочкой.

— Заживет, — шепнула я, тут же устыдившись своего поступка. — А теперь спи, горемыка.

Энги послушно закрыл глаза, а я закончила стирку, убрала бадью и уселась на своей лежанке у свечи — дошивать его новую рубаху.

Ночью я спала плохо, слушая сквозь дрему хриплые стоны Энги и время от времени подходя к нему трогать лоб. Лихорадка началась лишь к утру, но не слишком жестокая. Стараясь его не разбудить, я внимательно осмотрела рану: она вспухла и покраснела не больше, чем обычно в таких случаях. Но я все еще тревожилась за него: зараза порою распространяется медленно.

Поставив завариваться целебный отвар от лихорадки, я тем временем заново смазала рубец. Лишь закончив, увидела, что Энги проснулся и смотрит на меня, полуприкрыв глаза ресницами.

— Опять не даю тебе покоя, — виновато пробормотал он, встретившись со мной взглядом.

Я ласково коснулась пальцами его щеки.

— Ты ведь старался ради меня. Сильно болит?

— Совсем не болит, — улыбнулся он и приподнялся на локтях. — Накормишь?

Мое застывшее в тревоге сердце немного оттаяло: раз ему хочется есть, значит, не так уж все плохо. Заставив его выпить отвар, я наскоро состряпала яичницу с кабаньими шкварками и поставила перед ним. Сама села напротив, подперев ладонями щеки: сегодня наступил день, когда я должна разрезать живот старику Гиллю, и мой очищающий пост все еще не был закончен.

— Что не ешь? — осведомился он.

— Не хочу. — Подумав, добавила: — Сегодня мне придется уйти в деревню.

— К Гиллю? — догадался он.

Я кивнула.

— Я с тобой.

— Вот еще, — фыркнула я возмущенно. — Тебе еще седмицу надо в постели лежать.

Энги хитровато прищурился и ухмыльнулся, словно хотел сказать что-то едкое, да передумал.

— Успею належаться.

— Я тебя в доме запру, на засов.

— Не посмеешь, — он снова ухмыльнулся. — Как же я по нужде ходить буду?

Я сердито нахмурилась.

— Ладно, ладно, считай, что уговорила, — как-то слишком легко сдался он и подмигнул мне с той же хитринкой в глазах.

— Вот и славно, — похвалила я. — А теперь не мешай: я выйду во двор помолиться.

Энги проследил за мной недоуменным взглядом, но ничего не сказал.

Я оделась тепло, чтобы ничто не отвлекало меня от молитвы. Расстелила перед крыльцом плетеную из соломы дорожку и встала на колени, обратив лицо к солнцу. Возносила молитвы всем духам по очередности, как учила меня старая Ульва. Каждого из них просила придать верности моей руке, и сквозь нее впустить здоровье в несчастного старика.

Мне казалось, они говорили со мной. Тихим порывом ветра, ласковым солнечным лучом на щеке, невесть откуда взявшимся запахом цветущих трав посреди зимы. Обещали, жалели, бодрили…

Лишь к полудню я опомнилась, чувствуя внутреннее опустошение: пора собираться.

Энги тихо дремал на лежанке, но когда я вошла, открыл глаза. Трогать его лоб смысла не было: мои продрогшие руки едва ли могли почувствовать жар его кожи. Но глаза не блестели, а губы не выглядели пересохшими: похоже, мое зелье действовало наверняка.

Я взяла из шкатулки сложенный листок и повернулась к нему.

— Мне пора. Вернусь, как смогу. Энги молча кивнул и проводил меня немигающим взглядом.

***

Первым делом я заглянула к Гиллю. В доме скорняка, кроме его жены Ленне и дочери Гриды, уже собрались прочие родичи: сноха мельника Марта, ее дочь Келда, которая все старалась не встречаться со мной взглядом, да еще малолетний сын Марты Оле, тоже приходившийся внуком Гиллю.

Я оробела от такого множества народу, взиравшего на меня с затаенной надеждой, но виду постаралась не подать.

— Что решили? — спросила я, обращаясь ко всем, в том числе и к Гиллю.

— Если по-другому никак, — старик облизнул пересохшие губы, — тогда режь меня, дочка. Да только до смерти не зарежь, как свинью, — он слабо улыбнулся.

— Хорошо. Тогда поставьте вариться вот это, — я передала Гриде заготовленную толику дурман-травы, — а я скоро вернусь.

От дома скорняка я прямиком побежала к Ираху. По моему виду он все понял с полуслова.

— Идем? Я готов.

Я кивнула и посмотрела на него с благодарностью, заметив на себе косой, недобрый взгляд трактирщицы Руны.

Ираха я попросила пойти к Гиллю первым — мудрый, рассудительный мужчина куда лучше меня сможет успокоить целое сборище взволнованных женщин. Сама же отправилась к Хакону в надежде, что он успел выполнить мой заказ.

— Илва, — кузнец встретил меня на пороге широкой белозубой улыбкой. — А я уж думал, ты обо мне забыла.

— Как я могла забыть? — я ступила в жаркую кузницу. — Получилось?

Сияющий гордостью Хакон повернулся к полкам с разложенными инструментами и через мгновение подал мне сияющий новизной и свежей полировкой нож — в точности такого размера и формы, какой был нарисован на картинке.

— Острый? — я поддела лезвие ногтем.

— Гляди-ка! — он отобрал у меня удивительный нож и подбросил вверх гусиное перышко. Упав на лезвие, перышко преломилось надвое.

— Хороша работа, — удовлетворенно одобрила я, — вовек не расплачусь.

— Расплатиться со мной ты всегда можешь. — Завороженная блестящей тонкой сталью, я ослабила бдительность и не заметила, как опять очутилась в кольце его сильных рук.

— Отпусти, — попросила я мирно. — Мне сегодня не до шуток.

— А я и не шучу, — он склонился низко над моим лицом. — Поцелуешь?

— Нет, — я уперлась ладонью ему в грудь, стараясь оттолкнуть его. — Не боишься? Ведь у меня в руке острый нож.

— А ты попробуй зарезать, — он нехорошо ухмыльнулся, перехватил одной рукой мое запястье и нарочно направил мою руку с зажатым в ней ножом себе в голую грудь — туда, где билось сердце.

Острие незамедлительно царапнуло кожу, оставив на ней красный след, тут же набухший капельками крови.

— Прекрати, — я сделала еще одну попытку вырваться, — мне и правда пора. Меня ждут.

— Подождут. Один поцелуй — это же недолго? — он лишь крепче прижал меня к себе, сминая мою слабую защиту.

От досады я скрипнула зубами — и надо же было быть такой безголовой и не взять с собой Ираха! Ведь знала же, что от Хакона чего угодно можно ожидать.

— Отпусти, — еще раз попросила я, но он уже мазнул губами по моей щеке — я вовремя отвернулась и… встретилась взглядом с нахмуренным Энги. Он стоял по ту сторону открытого окна, облокотившись скрещенными руками на широкий подоконник. — Энги?.. Ты что здесь делаешь?