Лесной глуши неведомые тропы (СИ) - "Ядовитая Змея" - Страница 38

— Съешь еще булочку, — я пододвинула корзинку, все еще источавшую дивный запах, и кружку с ягодным отваром.

— Позже, — буркнул Энги.

Я рада была хоть какому-то слову вместо зловещей тишины в ответ. Рада была и тому, что он сам вышел во двор по нужде, все еще опираясь на стены. До сих пор непривычно было видеть, как ровно держит он спину, не решаясь пошевелить ни единым мускулом — уж слишком глубоки были его раны. Выходил, как был, в исподнем, и вернулся, дрожа от холода. Я помогла ему ополоснуть руки в теплой воде и осторожно опуститься на лежанку. Мое сердце готово было разорваться от сострадания, но я не знала, чем еще могу ему помочь: такие раны способно исцелить лишь время. Я заботливо укрыла его одеялом, и он тотчас же отвернулся к стене.

— Энги, — я ласково пригладила его встрепанные светлые волосы. — Ты злишься на меня?

Не сразу, но все же он ответил:

— С чего бы мне на тебя злиться?

— Я не знаю. Не смотришь на меня. Не говоришь со мной. Есть отказываешься. Если не мила я тебе стала, не держи это в себе, скажи как есть. Я пойму. Но не изводи меня молчанием.

На этот раз он молчал еще дольше, а я все перебирала его порядком отросшие волосы. Так и подмывало взять гребень и неторопливо расчесать их, но я боялась, что спугну его неосторожным движением.

Сердце сжималось в груди в ожидании ответа. Если скажет правду, что я ему опротивела, что раздумал жениться, как мне жить тогда с ним дальше? Как в глаза ему смотреть? Как привыкнуть к тому, что в Трех Холмах ославят меня вновь опозоренной невестой?

— Ты всегда мне будешь мила, — вымолвил он так тихо, что я едва расслышала. — Вот только… прав был Хакон: глупец я.

Поначалу я не поняла, о чем он говорит, но потом вспомнила слова Хакона и успокаивающе погладила Энги по волосам:

— Глупец и есть. Мире-то ничего больно страшного не грозило, а на тебе Милдред как сумел, отыгрался. Но ты не горюй: все пройдет. Так будет не всегда: полежишь седмицу-другую, а там и спина затянется.

Наконец-то он повернул ко мне искаженное страданием лицо и даже приподнялся на локтях, чтобы видеть меня лучше:

— А ты будешь дрова рубить? Воду носить? Лопатой махать? И денег у нас нет — забыла? Да еще Ланвэ я отработать должен… А когда я смогу, если сейчас даже ложку до рта не способен толком донести, а ты даже обуваешь меня, как младенца?

Я уж открыла рот для ответа — а мне было что ему сказать, — когда в наружную дверь тихо постучали. Энги равнодушно уронил голову на подушку и по обыкновению отвернулся, а я поправила смятое на коленях платье и вышла в сени.

— Мира? — удивилась я, завидев замотанную по самые глаза стройную фигурку.

В тулупе из светлой овчины, отороченном по вороту лисьим мехом, в пушистом светлом платке из выбеленной тонкой шерсти, припорошенном блестящими снежинками, она была диво как хороша.

Ступив в сени, подруга ослабила платок и высвободила лицо. Но смотрела на меня не со знакомым мне задорным блеском в темных глазах, а с непривычной отстраненностью и даже холодностью, будто видела впервые.

— Здравствуй, Илва. Можно войти?

— Можно. Но там Энги, и он не спит. Если хочешь поболтать, при нем не получится.

— А я не к тебе, а как раз к нему, — с некоторым вызовом Мира вздернула подбородок.

— Ах, — спохватилась я. — Ну, тогда конечно, проходи.

И почему я решила, что она не может навестить Энги, как Ирах и Хакон? Ведь он за нее заступился и по милости Миры сейчас трупом лежит на постели, сражаясь с собственной болью и немощью. Да и подруга молодец, не забыла прийти и поблагодарить своего защитника.

Я прошла в горницу и помогла ей раздеться. А жених мой даже не шевельнулся, чтобы узнать, кто пришел.

— Энги, к тебе гости, — сказала я мягко. — Повернись-ка.

Он нехотя послушался, приподняв голову, но когда увидел Миру, то смущенно опустил глаза. Я помогла ему сесть на постели и укрыла ноги одеялом, чтобы он не чувствовал себя неловко, пододвинула Мире стул и предложила корзинку с булочками да кувшин с отваром.

— Угощайся. Вы поговорите, а я пойду во дворе делами займусь. Понадобится что — зовите.

Первым делом я разгребла снег, который не прекращался с утра и снова устлал двор ровным толстым ковром. Затем вычистила сарай и задала корма курочкам. С сожалением оглядела запасы дров в поленнице: Энги прав, нарубленные им впрок поленья стремительно исчезали, а нарубить новых он сможет не скоро. С моими слабыми руками нечего и думать о том, чтобы рубить дрова, а значит, придется вспомнить былое и каждый день начинать с походов в лес и сборов хвороста.

Наконец, снова скрипнула дверь, и на пороге возникла одетая Мира. Не слишком довольная, судя по лицу. Неужели Энги по обыкновению нагрубил ей?

— Поговорили? — любезно поинтересовалась я.

Мира решительно подошла ближе и вперила мне в лицо гневный взгляд.

— И вот как тебе спится после твоего обмана, притворщица? — подбоченившись, она сердито топнула ножкой, затянутой в высокий меховой сапожок.

— Какого обмана? — удивилась я.

— Ты ведь мне клялась-божилась, что у тебя с Энги ничего нет! А сама в невестах у него ходишь!

— Но, Мира…

— А я ведь тебе верила! Думала, и вправду поговоришь с ним, замолвишь за меня слово! А сама женихов у подруг отбираешь! Мало тебе Хакона, который по тебе сохнет? Тебе, жадине, всех женихов на деревне подавай?! Из-под носа у меня увела!

— Мира, остынь, — я нахмурилась. — Не знаю, чего тебе там Энги наговорил, то в невестах я у него лишь с того дня, когда подати платили. И я говорила с ним, как обещала. Не люба ты ему. Не хочет он тебя, что я могу поделать?

— Ах, не хочет! Как дитя мне в утробу запустить, так он хочет! А как жениться потом — так подавай ему невесту посвежее! — Мира в сердцах пнула метлу, выбив ее из моих рук, и снова топнула ногой.

— Дитя! — ахнула я, не в силах поверить. — Да как же это… Ты понесла?! А как же зелье?! Ведь я тебе…

— Зелье, зелье… сама, небось, и накликала мне! — сердито фыркнула Мира и со слезами на глазах посмотрела в сторону.

— Но… — я тряхнула головой, пытаясь увязать в мыслях только что услышанное, — но как ты знаешь, что это его дитя?

— А вот знаю! — она вернула мне негодующий взгляд и воинственно приподняла подбородок. — Мать всегда знает, от кого дитя. Так что же? Ты и теперь будешь цепляться за него и спокойно выйдешь замуж, когда у меня в животе будет расти его младенец? А потом как? Вы себе новых заведете, а мне одной дитя на ноги поднимать? И это называется подруга?!

У меня подломились ноги, и я так и села на широкий пень, где Энги рубил дрова. Если это и впрямь его дитя… Что же теперь нам всем делать?

Сказать мне было нечего — отнялся язык. Мира, снова пнув напоследок ни в чем не повинную метлу, молча ушла со двора. А я так и сидела на пне, пытаясь собрать мысли в кучу, пока не продрогла до костей. После этого, одолеваемая невеселыми думами, побрела в избу.

Энги ходил. Босой и одетый лишь в исподнее, но ходил вокруг стола, мимоходом злобно пиная голыми пятками попадающиеся на пути стулья.

— Это вы сговорились, да?! — срывающимся от гнева голосом крикнул он, едва завидев меня на пороге. — Это ты ей помогла такое придумать? По-другому не могла мне сказать, тебе легче было так подло от меня избавиться?

— Что? — я опешила от несправедливых обвинений. — Да что вы накинулись на меня оба? Сами любились и дитя зародили, а меня виноватой делаете?

— Не мое это дитя! — заорал Энги, сотрясая стены, и тут же поморщился от боли. — Не мог я такого сделать, даже во хмелю! Еще с детства поклялся, что не буду ублюдков плодить! Не хочу, чтобы мои дети… как я… Врет она, а ты ей потакаешь! Тебе так удобней, да? Нет чтоб сразу сказать: не нужен ты мне, катись по лесу караваем!

Ну и как тут самой не ополоуметь? Я оперлась спиной о косяк двери и глубоко вздохнула.

— Да с чего ты решил, что мне не нужен? Люб ты мне, и никого другого мне не надо! Я хотела сказать, да ты и рта мне не позволил открыть!