Блаженны алчущие (СИ) - Шизоид Агнесса - Страница 34

Потом заговорил, распрямляясь: — Когда он не один работал, брал с собою тихаря и крюкохвата по кличке Заяц. Тот здорово вскрывает замки, цепляет защелки на ставнях, лазает в окна. Может, он Нечестивца и порешил — хотя вряд ли, куда ему. Вот ежели б наоборот — это да.

— Я узнаю, не соврал ли ты мне, — предупредил Кевин, хотя отнюдь не был уверен в этом.

— А зачем мне врать? Этот Заяц — он вообще ничейный, платит, вестимо, взнос нашему Принцу, но, как и Нечестивец, ни к одной компании честных людей не принадлежит. Плакать по нему не будут.

— Где мне его найти? И не говори, что это стоит еще дюжину полумесяцев, или я разозлюсь.

— Ежели б я знал. Заяц мне не брат и не сват. Захаживали ко мне они с Нечестивцем раза три, наверно. Ну и слухами земля полнится. Помнишь резню на Петушьей улице? Это они, сказывают.

Кевин помнил, очень даже. Дело рук наглых и отчаянных людей. Не похоже на работу "тихаря". А вот что Заяц помог Нечестивцу проникнуть в дом — весьма похоже на правду.

— Ты не трать слишком быстро енти вот денежки, — продолжил кабатчик, — ежели узнаю, кто Нечестивца порешил — передам с Брилем. Раз уж вам так прижарило зачем-то это разведать. Было б чему дивиться! Такие, как Нечестивец, не подыхают в постели седыми и дряхлыми, уж это точно. Вот не пойму, — бросил он, уходя, — зачем ты устроил весь этот шум и гам. Пришел бы по-тихому и спросил. Уж не злись, но для Ищейки ты дурак какой-то. Хотя дерешься на славу.

Кевин-дурачок.

Вокруг смеялась тьма.

07/10/665

IV.

В кабинете Роули стоял только один стул, его собственный. Когда он принимал подчиненных, они должны были оставаться на ногах. Если же, что случалось крайне редко, Ищеек навещал кто-нибудь из вышестоящих, Капитан уступал важной персоне свое место, и выслушивал указания, ругань или похвалы, стоя навытяжку.

Сквозь щели в закрытых ставнях пробивались бледные лучи утреннего солнца, освещая бумажный хаос на столе Капитана. Некоторые листы валялись на полу, рядом с окаменевшими остатками позавчерашнего обеда. У стены выстроились в ряд пустые бутыли. Уборку в кабинете проводили редко — излишний порядок раздражал Роули. — Так что произошло между тобою и этим самовлюбленным юнцом, Грасс? Чем ты ему насолил? — Кэп смотрел на Кевина снизу вверх, хитро прищурив свои и без того крошечные глазки. — Мы с Филипом Картмором были друзья — не разлей вода. А потом я поимел его невесту, а она возьми да зарази меня дурной болезнью. А потом и его заразила. Я грешил на него, он — на меня. К тому времени, как выяснилось, что виновник — его родной брат, мы уже рассорились вдрызг. Капитан издал клокочущий смешок. — Самое забавное, ежели твоя сказочка возьмет да окажется правдой! — А вы спросите лорда Картмора, правда это или нет. Вы же теперь большие друзья.

Среди бумажек Роули и прочего хлама, Кевин заметил распечатанную депешу из дворца — на красной печати виднелся оттиск в форме двух роз. Уж не его ли голову требуют в этом послании? Роули предоставил бы ее с огромным удовольствием, и не в грубом мешке, а перевязанную лентами.

— Еще интереснее, чем он вызвал твое недовольство. Ты глуп и туп, но не самоубийца же, чтобы так выпендриваться без причины перед одним из Картморов. Это тебе не веселая забава, вроде как оторвать нос главарю Уродов, или вывесить из окна начальника городской стражи. Ручаюсь, с этим мальчишкой не говорили в таком тоне с тех пор, как его перестали пороть за стащенные на кухне сласти.

Послушал бы Филип тебя сейчас…

Исповедоваться перед Роули Кевин не собирался. — Дам вам один совет: вы не соблюдаете меры в своем лизоблюдстве. При дворе это не принято. Ваша грубая лесть там никому не нужна. Коли уж делать комплименты, то они должны быть либо завуалированными, либо необычайно остроумными. И не нужно так старательно демонстрировать придворным господам, что они — небесные светила, а вы — ничтожество, счастливое уже тем, что на него пал отблеск их сияния. Это подразумевается само собой. Капитан ловко сплюнул на пол, уже покрытый влажными следами. — Ты меня еще будешь учить! Кто из нас капитан в отставке, ты или я? Я всегда следовал одному правилу: ни почтительности, ни лести много не бывает. А вот от их недостатка могут произойти большие неприятности — в чем ты и убедился на собственной шкуре, так ведь? Все твои бывшие соученики сейчас, небось, по меньшей мере офицеры — и это самые тупые и без связей. Так чем ты так его разозлил? Выкладывай, все равно ведь узнаю. — Вы разве не слышали? — Кевин пожал плечами. — Я зарывался, был подловат. — Ты шутишь? Это хренов рецепт успеха! Нет, гроза чудовищ, ты что-то натворил. И я непременно узнаю, что. — Захотите — узнаете, — Кевин пожал плечами. — И тогда мне придется вас убить. Капитан взвыл от хохота. Слишком громко и как-то натужно. — Что-что!? Ты меня уморить хочешь, да? — как сказал старик, когда молодая жена предложила ему суп из мухоморов.

Может, Кэпу стоило отдать Кевину свой стул. Похоже, ему становилось немного не по себе в тени Ищейки, нависавшего над столом. — Обещаю, это будет быстро и почти не больно, — Кевин улыбнулся, не разжимая губ. — Так что — вы меня вызвали, чтобы посплетничать, словно две кумушки? На мне убийство в Плеши, и еще куча дел имеется. Я пошел. Он двинулся было к двери.

— Погоди, Грасс. Поговорим серьезно. Ты садись, — Роули указал на край стола — больше было некуда. Голос Капитана звучал почти ласково — это настораживало.

Кевин скинул на пол кипу бумажек и уселся, как велено.

— Ты ведь знаешь, Грасс, — Роули, не глядя, извлек из-под стола бутылку чего-то темно-коричневого и вытащил зубами пробку. — Мои ребята для меня как мои дети. Да, мы все — большая крепкая семья, — Он доверху долил оловянную кружку, где на дне еще что-то плескалось. Нашел вторую посудину, и, вытряхнув из нее дохлую муху, плеснул Кевину. — А ты — самый непокорный и упрямый из моих сыновей, и — заметь — самый, может, любимый. Сам видишь — я позволяю тебе вытворять почти все, что заблагорассудится, заливать улицы нашего любимого города кровью, издеваться над ребятами, которым, надо признать, небольшая взбучка всегда на пользу, хамить мне, твоему командиру. Видать, где-то в глубине моей обширной души я вижу в тебе что-то вроде сына родного, иного объяснения не нахожу.

У Кевина была пара объяснений, на выбор, но он предпочел их не озвучивать. И пойло не тронул.

— Да, да, сына родного — с моим везением, боюсь, у меня как раз такой и получился бы. И скажу тебе, Кевин, от всего сердца, как сказал бы родному сыну, которого у меня никогда не было, — Ичезла усмешка, кривившая рот. Темные глазки Роули смотрели на него с непривычной серьезностью. — Поссоришь меня с Картморами — я тебя живым в землю зарою.

— Благодарствую, Кэп, — Кевин фыркнул, — стоило задерживать меня, чтобы сказать что-то столь очевидное. Он соскочил со стола, не желая терять более ни минуты.

— Ну а ежели тебе понадобится поговорить о прошлом, излить душу, так сказать, я всегда тута. Ты, знаю, почти не пьешь, — Капитан покачал головой — для него это было извращением более странным, чем мужеложство или страсть к животным. — Так я могу пить за нас обоих! Не проблема. А теперь пшел вон отсюда. И я сделаю вид, что не слышал твоих угроз, потому что за такое… — Он провел ребром ладони по горлу. — Я сегодня добрый. На красную физиономию вернулась знакомая ухмылка, на сей раз полная невыносимого самодовольства. Кевин замер в дверном проеме, взглянув на Кэпа с подозрением. Когда Роули веселился, это значило, что кто-то где-то плачет — или заплачет в ближайшем будущем. — Да, да, у меня есть на то причины. Вас всех ждет радостный сюрприз, и не один. — И Кэп помахал на него рукой — иди, мол.

Кевин спускался вниз по лестнице, одолеваемый сомнениями. Что там задумал Филип? Дурное предчувствие подкатывало к горлу, как тошнота, — абсурд для человека, которому нечего больше терять.