Блаженны алчущие (СИ) - Шизоид Агнесса - Страница 39

— А другие говорят, что вам стоило это сделать, — так же осторожно заметила Мирме.

— Зачем корона человеку, который может лишиться самой головы? — Отец пожал плечами, на которые прошлое сейчас, казалось, давило невыносимым грузом. — Так вот, императора я знаю с юности, когда он еще не был даже наследником престола. Отец дважды брал меня с собой к андаргийскому двору, и мы с Иммером быстро сдружились. Тихий, набожный мальчик, боявшийся своего отца до умопомрачения — в этом мы были схожи. Когда я прибыл в Андаргу в последний раз, Император устроил в мою честь роскошные празднества, оказывал мне почести, какие подобают принцу крови. Называл меня другом, братом, — ведь мы дальние родственники. Присоединил к моим личным владениям богатые земли на юге Андарги, и заговаривал даже о браке наших детей. Никто в моем роду не возносился столь высоко, его расположение превосходило мои самые смелые амбиции. А потом, — Cловно трещина в скале, судорога исказила лицо отца, — Потом Император выпустил новый эдикт, «Против еретиков», которыми, по его формулировке, оказывалась почти половина моих подданных.

Расхождения в том, как проводить службу и другие религиозные церемонии, давно служили источником раздора между Сюляпарре и андаргийским Пастырством, стремившимся распространить свою власть на все страны, где поклонялись Агнцу. Филипу казалось чистой глупостью проливать кровь и терять деньги из-за таких отвлеченных вопросов. В конце концов, если кто-то поклоняется Агнцу не так, как должно, им и гореть в аду, не так ли?

— Когда же пожар восстаний вспыхнул с новой силой, он прислал к нам известного вам Мадока Лийского. И еще писал мне: "Любезный брат, вы слишком мягки с безбожниками, которыми вам приходится руководить, поэтому я послал вам помощь", — Отец покачал головой, и в этом жесте была бесконечная усталость.

Мадок Лийский, острейший меч Овчарок Господних, оставил о себе в Сюляпарре кровавую славу. В своем рвении послужить Империи и делу веры, он везде видел бунтовщиков, еретиков и тьмапоклонников, ведьм и колдунов. Там, где проходил генерал Мадок и его Ангелы, люди тысячами гибли на плахе, дыбе и в огне костра, а цветущие деревни обращались в пепелища.

Лорд-Защитник продолжал: — Прошлый император тоже собирал с нас огромную дань, но он был человек практичный. Понимал, что с дохлой козы не получишь и плошки молока, и старался соизмерять свои аппетиты. А Иммер… он хотел не столько нажиться на нас, сколько раздавить, поставить на колени. Я знаю его и знаю, что он ненавидит нашу страну, все то, что она из себя представляет. Для него она была и всегда останется источником ересей и темного колдовства, символом непокорства и инакомыслия. Он — фанатик, а фанатики живут не в мире сем, а где-то там у себя в голове, в фантастическом царстве своего воображения.

Филип поменял позу. Он так внимательно, не шевелясь, слушал отца, что затекли все члены.

— Зверства Мадока стали маслом, пролитым на костер недовольства… — говорил тот. — А потом было Воззвание, и казнь благородных людей, его подписавших.

Эту часть истории Сюляпарре Филип помнил отлично — как-то само врезалось в память. Три могущественных лорда обратились с письмом к Императору, почтительно моля отменить последний эдикт и налог на сделки, — и сложили головы на плахе.

— Война стала неизбежна. Возмущены и доведены до отчаяния были все — от людей ничтожных до самых почтенных. Богатейшие купцов теряли прибыли, потомки древних семейств лишались вековых привилегий и доходных мест… У меня было два пути — возглавить всеобщее восстание или бежать в Андаргу. Я выбрал страну, в которой родился и вырос, — Отец поднял голову, глядя не на собеседников, а в пространство перед собой — будто бы встречая чей-то испытующий взгляд. — Император воспринял это как личное предательство. Он доверял мне, был ко мне привязан, а я занял сторону его врагов. Этого он не простит даже на смертном одре.

И в этом Филип Иммера II прекрасно понимал…

— Да, его клятву я помню, — Мирме поежилась. — Не знать омовения, пока… Судя по, хм, аромату, который я ощутила, когда удостоилась аудиенции у Его Императорского Величества, обет свой он блюдет.

— Омовениями он и раньше не слишком увлекался, — отмахнулся Лорд-Защитник.

— Но это было давно, и мы надеялись…

— Мы надежды давно оставили, — Он прошелся по комнате. — Я напомнил о событиях минувших лет, чтобы вы поняли — выбора у нас нет. Отступать некуда, впереди — гибель, позади — гибель позорная. А значит, будем сражаться, — Он остановился перед креслом леди-посланницы и улыбнулся ей. Во взглядах, которыми обменялись они с Мирме, читались уважение и искренняя симпатия. — С благодарностью нашим друзья и союзникам за любую поддержку, какую они сочтут возможным оказать.

Сивил Берот встрепенулся в своем кресле. — Да, нам остается только…

— Умереть красиво, — закончил за него дядя Оскар, ощерив зубы в ухмылке.

Филип привстал с табурета. — Еще вина, леди Мирме?..

Слова дяди все еще звучали у него в ушах, пока Филип шел рядом с Мирме по галерее. Он вызывался ее проводить, и отец, который не вчера родился, не настаивал на том, чтобы присоединиться к ним.

Мирме скоро уезжала, и ей захотелось бросить прощальный взгляд на коллекцию, которую двести с лишним лет собирали предки Филипа, а до них — принцы Сюляпарре.

Вдвоем, они проходили мимо картин и прекрасных статуй, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться, их пальцы переплетены. Телохранители Мирме следовали на почтительном расстоянии, молчаливые и темные, словно тени.

— Мне жаль, что я привезла столь тяжелые для вас новости, — негромко произнесла Мирме.

Перед ними, в обрамлении роскошной золоченой рамы, гибла в огне пожаров Эдея, легендарная столица гелийцев. Это полотно наводило Филипа на мрачные мысли.

Он не удержался от вздоха. — Не такие уж и новости.

Мирме не могла не знать, что при дворах Ву'умзена и Андарги у них имеются шпионы. В конце концов, они тоже знали о парочке ву'умзенских.

— В таком случае, мне жаль, что пришлось произносить их, глядя вам в глаза, — Леди-посланница остановилась у высокого, в пол, окна, не заботясь о том, что яркий свет выявляет следы, оставленные годами на ее лице. Она могла себе это позволить — Филип подумал, что она будет красива и на седьмом десятке.

— А я жалею лишь о том, что вы так скоро уезжаете отсюда, — Он поднес ее руку к губам.

— Я тоже. Хотя не хотелось бы мне дождаться настоящих холодов! Этот визит я запомню надолго. В прошлый раз ты был еще совсем ребенком, — Мирме легонько погладила его по щеке, запустила пальцы в локоны. — Хотя уже прехорошеньким.

Ее жест напомнил вдруг об Эллис, и Филип ощутил укол вины. Он совсем забросил ее в этой суматохе — надо хотя бы записку отправить.

Он склонился к волосам, пахнущим шафраном и сандаловым деревом, шепнул Мирме на ухо: — Я буду скучать без вас.

— Черта с два! — хохотнула Мирме, тряхнув золотистыми кудрями. — Не спорь — молодость стремительна и непостоянна. И это прекрасно. Но кое-что на память о себе я хочу оставить.

Она отстегнула брошь, скреплявшую шаль на плече? — ту самую — и пристегнула к его плащу. Рубин пылал жарко и гневно, преломляя в гранях бледный свет дня.

Филип поотнекивался, но только для вида, Ву’умзен славился своими самоцветами, и Мирме от подарка явно не обеднеет. А он так любил рубины…

— Когда я смогу вас отблагодарить? — спросил он, поднося ее ладонь к губам и, словно невзначай, касаясь языком нежной кожи между пальцами.

— Можно этой ночью — если у тебя нет других планов, конечно. Мой кортеж отбывает послезавтра, и следующей ночью надо будет хорошенько выспаться. А пока — надо как-то греть старые косточки.

Он только фыркнул в ответ на такое проявление женского кокетства. — Надеюсь, в следующую встречу я тоже подарю вам нечто, достойное вас.