Блаженны алчущие (СИ) - Шизоид Агнесса - Страница 41

Уж не собирается ли Филип поведать ему еще одну новость, от которой волосы встанут дыбом? По дороге сюда, друг уже объяснил Фрэнку, почему отец строго-настрого запретил ему появляться на улице без телохранителей. Бедная Дениза, какой ужас она испытала!

Когда посторонние ушли, слуга Филипа — молчаливый малый с осанкой принца в изгнании — наполнил бокалы господ и отступил в тень.

— Итак, — провозгласил Филип, — выпьем за твое возвращение в мир живых. — На свету, напиток в его бокале искрился и густо алел, словно там плескались расплавленные пиропы. — За тебя.

Фрэнк попробовал вино, оказавшееся крепленым. Терпкий, сочный, немного обжигающий вкус.

— Ну что же ты, — шутливо пожурил друг. — До дна, до дна.

Когда он поставил пустой бокал на стол, Филип с удовлетворенным вздохом откинулся назад. — Недурное, да?.. Эх, Фрэнк, не представляешь, как мне тебя не хватало! — Он сделал знак слуге, и тот снова наполнил бокалы до верха. — Единственного, кто говорил мне в лицо то, что думает. Единственного друга.

Фрэнк смущенно улыбнулся. — Сложно представить тебя одиноким.

— О, об одиночестве я могу лишь мечтать. Дураков и лизоблюдов в моей жизни даже прибавилось. Всегда найдутся те, кто готов пересказать последнюю сплетню или смеяться над моими шутками в надежде на покровительство. Но, согласись, друг — это нечто куда большее.

Фрэнк кивнул. — Разумеется.

Филип тоже был единственным другом. Приятели детства и отрочества остались в провинции, где они с матерью жили раньше. А те знакомые, которыми он обзавелся в Академии, естественно, позабыли о нем за то время, что он гнил в каменном мешке. Даже Филип смог навестить его всего несколько раз, по специальному разрешению.

В убийственной скуке Скардаг эти визиты были как глоток свежего воздуха, напоминание о том, что за пределами душивших его толстых стен живет своей жизнью большой удивительный мир. Филип привозил все последние анекдоты высшего света, а Фрэнк рассказывал ему тюремные шуточки, которые, по словам друга, пользовались потом большой популярностью на великосветских приемах. Приводилось им и говорить по душам, и эти беседы сблизили их еще больше. Но были темы, которых Филип старательно избегал. О Денизе рассказывал немного, — понятно, чтобы не причинять ему лишнюю боль. А иные имена не упоминал вовсе.

С его последнего визита у Фрэнка накопилась куча вопросов. Но для тех, что жгли язык сильнее всего, время еще не пришло — а может, никогда и не наступит.

— Как там поживает Жерод? — Вот это безопасная тема. Последний раз, когда Филип рассказывал о нем, Жерод Ферроа-Вессин собирался жениться.

— Женился и растолстел. Еще больше, — пренебрежительно ответил Филип. — Уж не знаю, связаны ли эти два события. Точно не поумнел. Но тут удивляться нечему — после женитьбы обычно бывает наоборот.

— А как дела у Мелеара? Вот по ком Фрэнк не скучал нисколько!

— О, ядовитый язык все же довел его до беды. Представляешь, он умудрился разозлить дядю так, что тот вызвал его на дуэль. Отец выдал разрешение — дяде он еще ни разу не отказывал. Знаю, кажется несправедливым.

— Значит, он мертв. И он тоже… — Фрэнк опустил голову. Иногда ему казалось, что над ними висит какое-то проклятие, поражавшее всех по-разному, но жестоко. Всех, кроме Филипа. И, конечно же, Жерода.

— Да нет, жив. Дядя сказал, что даст ему возможность призадуматься над своим поведением, в виду юных лет. И так полоснул по лицу, что распорол ему клинком оба глаза.

Фрэнка передернуло. — Боги! Он терпеть не мог Карла, но такой ужасной участи не пожелал бы никому.

— Уж это-то не случайно вышло, вестимо. У дяди вообще случайных ударов не бывает.

Фрэнк посмотрел в окно. Небо, солнце, гладь реки…. — Думаю, я выбрал бы смерть.

— Я сказал дяде то же самое, но он не принимает никаких претензий. Говорит, что Мелеару никто не мешает покончить с собой, коли будет на то его желание. Я навещал Карла несколько раз, и, пожалуй, даже стал относиться к нему получше. Сейчас он, слава Богам, переехал в провинцию — у его семьи владения в Харгте. Для меня все это было слишком мрачно. Что можно сказать человеку, который ослеп в столь юном возрасте? Слова ободрения застревали в глотке. Кстати, среди своих лугов и полей он начал писать неплохие стихи.

Фрэнк засмотрелся на толпу, что текла по улице, становясь все гуще и гуще. Компашка подмастерьев, лузгавших семечки, счастливые парочки, идущие в обнимку, степенное семейство мещан в праздничных одеждах — глава семейства с женой, престарелые родители, дети-подростки, паланкин кого-то важного с задернутыми шторами… В глазах рябило от многообразия одежды и лиц. Люди двигались к Последнему мосту, улыбаясь и переговариваясь, некоторые несли на плечах малышей. Сквозь стекло долетали оживленные голоса.

— Сегодня что, какой-то праздник?

Филип усмехнулся. — Почти. Казнь, и не простое повешение — эти проходят каждую неделю, — Он тоже повернулся к окну. — Коли не путаю, казнить будут какого-то Луара… Люара… Сейчас его провезут из Скардаг на повозке по Скорбной улице, потом по мосту, и толпа сможет им вдосталь полюбоваться. В таверне "На убой" ему подадут предпоследнюю чарку, а последнюю — на другом берегу, в "Безголовом Бене", как велит освященная веками традиция. А потом четвертуют.

— Несчастный. Смотреть на веселые лица стало неприятно.

— Зато сегодня он — самый прославленный и обожаемый человек в городе, — философски заметил друг. — Его казнят прямо на площади Принцев, словно лорда. Сотни людей проводят его в последний путь, ловя каждое слово, а потом его последние шуточки и прощальную речь издадут отдельной книжонкой, вместе с рассказом о похождениях.

Молчание затянулось, и Филип осторожно уточнил: — Ты же не мог его знать, верно?

Фрэнк покачал головой. — Нет, приговоренных к смерти держали в отдельной камере, — мы звали ее Морилка. Ты-то ее, наверное, видел. Но мы все знали о нем, о будущей казни. В тюрьме не так-то много тем для разговоров…

— Да, обсуждать тех, кому повезло еще меньше, чем тебе — весьма утешительно. Ты жалеешь его, — прибавил Филип немного спустя, — и правда, почему бы теперь не пожалеть беднягу. Но ведь он преступник. Злодей. Грабил кареты на большой дороге или что-то подобное. А теперь, благодаря решительным и отважным людям, которые его схватили, больше не прольет ничьей крови.

Фрэнк удивленно покосился на друга — все это звучало разумно, но как-то… непохоже на него. — Да, это конечно так… Просто мне кажется, что когда человека лишают жизни, это должно быть событием торжественным и мрачным. Не поводом для веселья.

Филип пожал плечами. — Что поделаешь, столичные жители любят развлекаться. Лучше поговорим о чем-нибудь более приятном. Как там твоя почтенная матушка? Она, разумеется, безумно счастлива видеть тебя снова дома.

— О да, конечно, — Губы тронула теплая улыбка.

В Скардаг, думать о страданиях матери было тяжелее всего. Она переживала его беды острее, чем он сам. А теперь… — Но знаешь, — Фрэнк не смог подавить вздох, — она, оказывается, серьезно больна. — Как ни старался гнать от себя мрачные мысли, сердце снова защемило, как вчера, когда услышал признание матушки. — Она мне об этом не писала, не хотела расстраивать….

— О, Фрэнк, я не знал, — Филип нагнулся над столом и слегка сжал его руку. Черные глаза были полны сочувствия.

— Разумеется, ты бы мне рассказал.

Филип откинулся назад. Смахнул упавшие на лоб кудри. — Только не впадай в уныние. Я пришлю к вам нашего врача. Его зовут Хилари Велин, он Познающий, удивительный человек, настоящий ученый. Ты увидишь. Мы с ним часто разговариваем, и то, чего он не знает, и знать не надо.

— Спасибо, это будет хорошо. Только теперь я не знаю, что мне делать, — Фрэнк снова вздохнул.

— В смысле — что? Радовать мать своим присутствием, сдавать экзамены в Академии. Ты говорил, что готов.

Когда Фрэнк попал в темницу, ему оставалось учиться еще год. Благодаря помощи Филипа и расположению коменданта, он смог продолжить занятия в камере. При тусклом свете масляной лампы, Фрэнк корпел над книгами с интересом, какого не знал в своей прошлой жизни, и теперь полагал, что сможет убедить в своих знаниях Премудрых Академии. Оставалось надеяться, что не разучился фехтовать, стрелять и ездить верхом.