Война за мир (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 36

— Сейчас там почти наверняка идет бойня, — пояснил старший советник.

— Вы считаете, что, завершив разгром Первого корпуса, они постараются повторить этот прием с нами?

— Да, — хором ответили оба советника и начальник штаба.

— Мы можем это как-то парировать?

— Безусловно, — произнес начальник штаба и кивнул своему заместителю, который притащил с собой карту. Тот спешно выдвинулся вперед. Постелил карту на просторный стол, прямо поверх документов. И начальник штаба начал высказывать свои предложения, тыкая пальцем в разные участник ландшафта, изображенного на этой толстой бумаге…

Сэр Джордж же смотрел на него мутным взглядом, слушал вполуха и думал о том, как неудачно все складывается. Негус Нагаст ведь еще и ополчение из лояльных племен собирал и скоро эти отряды начнут втягиваться в Сомали, довольно быстро его оккупировав. Совершенно дикие и ничему толком не обученные отряды, но неплохо вооруженные. Во всяком случае у каждого будет по магазинному карабину. Дешевому и надежному. Да и в самой Кении неспокойно. Сэр Джордж прекрасно был осведомлен о том, что в Имперской гвардии служило свыше пяти тысяч кенийцев. Да и вообще иммиграция из Кении в Империю через Абиссинию шла довольно интенсивная. И у них у всех здесь оставались родственники, которые симпатизировали скорее Империи, чем Альянсу. Тем более, что даже железную дорогу, пришедшую в Найроби, построили на имперские деньги. А она сильно улучшила жизнь местного населения. И что с этим делать? Не восстанут ли местные, при приближении Имперских войск? Вот в чем вопрос? И ответа на него сэр Джордж не знал…

[1] Негус нагаст — «царь царей» — титул правителей Абиссинии.

[2] Белое оружие — так в XVIII, XIX и начале XX веков называли холодное оружие, противопоставляя огнестрельному.

Часть 2. Глава 10

1925 год, 25 июня

Николай Александрович сидел на заседании Ставки. Очередном. Пытался вслушаться в слова, которые говорил тот или иной докладчик. И чем дальше, тем тяжелее ему становилось. Наконец дыхание затруднилось, грудную клетку сдавило, пронзив всю тупой болью, в глазах потемнело, и Император потерял сознание прямо за столом…

Пришел в себя он уже вечером. У себя в комнате.

Рядом дежурила сиделка, сразу же поднявшая шум.

Тут же прибежали врачи, которые находились через комнату. Началось бурное шевеление всего и вся. Однако крайне непродолжительное, оставив Императора отдыхать.

Но Николай Александрович рассудил иначе. И вызвал сына.

— Отец, — тихо произнес Всеволод, входя. — Почему ты не в постели? Врачи сказали, что у тебя, вероятно, был сердечный приступ.

— К черту врачей!

— Отец!

— Что отец?! Я думаю, что от меня все уже устали. Сдохну. Всем легче станет.

— Что ты такое говоришь? Эта война только на тебе и держится!

— Вздор!

— Если бы… ты не понимаешь… ты ведь на себя со стороны посмотреть не можешь. А я могу. Ты — символ победы. Сколько раз «хитрый византиец» обыгрывал всех своих врагов? Даже в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях. Люди верят в тебя. Погибнешь ты-погибнет их вера в победу. Безусловную победу. Смешно сказать, но если верить данным разведки, то населения Альянса также верит в твою победу. И это несмотря на усиленную пропаганду их руководства. И эта вера — вещь великая!

— И пустая… — мрачно произнес Николай Александрович. — Я просто человек. А они навыдумывали себе сказок. Ты никогда не думал о том, как сложно оправдывать выдумки народных масс о тебе?

— Постоянно про это думаю.

Помолчали.

Николай Александрович отхлебнул маленький глоток кофе. Чем вызвал неподдельное раздражение на лице сына.

— Ладно, ладно… — скривившись, произнес Император, и поставил чашку с кофе на стол. — О чем говорили на том совещании? Я его едва помню.

— Если отбросить красивые слова, то все плохо. Все очень плохо.

— Почему?

— Потому что эта война может идти десятилетиями. Твое желание, отец, избежать перенапряжения сил и экономического истощения населения не позволяет сформировать достаточно мощные войсковые соединения в нужном количестве для того, чтобы взломать оборону Альянса и развить успех.

— Мы наносим им поражение за поражением.

— Но не побеждаем.

— Мы стачиваем их ресурсы и мобилизационный потенциал.

— Слишком медленно. Если все пойдет дальше так, как идет, мы сможем воевать с силами Альянса многие десятилетия. Мы не можем победить их, а они нас. Да, наша экономика и наш тыл чувствуют себя комфортно, а их — нет. Но что это меняет? Ты сам мне много раз говорил — война должна быть экономически целесообразна. Нет смысла воевать просто ради войны. А экономика должна быть экономной. То есть, экономия здесь и сейчас не должна приводить к существенно большим затратам потом.

— Допустим, — мрачно произнес Николай Александрович. — И что ты предлагаешь?

— Отец, я считаю, что мы должны изменить стратегию. Глобально.

— Я весь внимание.

— Нужно провести мобилизацию всего общества. Затянуть пояса потуже. Мобилизовать и поставить под ружье как можно больше солдат. Уменьшить потребление всего, что не относится к обязательным, жизненно важным товарам. Все предприятия, которые только можно, перевести на производство военных товаров, чтобы обеспечить снабжением и вооружением резко возросшую численность вооруженных сил. И…

— И что дальше?

— В каком смысле?

— Ну вот мы сделаем это. И что дальше?

— Как, что? Победа.

— Ты уверен?

— Вполне.

— А я вот, не уверен. Смотри. Я выстраивал экономику Империи специально таким образом, чтобы ее по дурости нельзя было махом перевести на военные рельсы. Мало ли меня самого приспичит? Вдруг моча в голову ударит? Поэтому, если мы пойдем по этому пути, то нам придется потратить очень приличное количество времени и сил. Законы кое-какие переписать. И так далее. Но главное — преодолевать достаточно жесткое сопротивление бизнеса.

— Но зачем ты это делал?

— Это защита от дурака. Выиграть военный конфликт, мобилизовав всю страну, может даже дурак. Это огромная, просто чудовищная мощь. Но стоимость такой победы — колоссальная. Если бы на горизонте замаячила угроза физического уничтожения населения Империи, то я бы начал потихоньку готовиться к мобилизации общества и экономики. Это — единственная причина по которой можно подобным заниматься. Да и то — нужно очень вдумчиво посмотреть на то, как избежать подобного. Политика — это концентрированное выражение экономики, а война — это продолжение политики иными средствами. То есть, грубо говоря, война — это просто способ хозяйствования. Один из многих.

— Отец, ты серьезно?

— Вполне.

— Как война может быть способом ведения хозяйства?

— Ты выращиваешь пшеницу на своих десяти гектарах. Потом продаешь. На выращенные деньги покупаешь кирпичи и строишь дом. Но ты хочешь построить его быстрее, понимая, что стройка затягивается и дом может развалиться от ветхости раньше, чем ты его построишь. Как тебе поступить? Есть ровно два способа. Первый — улучшить эффективность производства. Второй — увеличить объем производства при той же удельной эффективности. В данном случае — через увеличение посевных площадей. Первый способ долгий и не вполне надежный. Ты можешь придумать, а можешь и не придумать, как улучшить эффективность труда. Второй — рискованный, но быстрый. Ты берешь палку покрепче и отправляешься к соседу. Бьешь его по башке и отбираешь его участок земли. Другие соседи вполне могут тебя организованно поколотить за это. Чтобы этого не произошло, ты придумываешь мотив, благодаря которому все посчитают, что ты прав и вообще поступаешь справедливо. И вот — раз — и у тебя уже двадцать гектаров под посевы. Понимаешь?

— Я понимаю, — кивнул Всеволод нехотя. — Но разве речь об этом?

— Если ты мобилизуешь всю экономику и общество, то стоимость «палки», с которой ты пойдешь к соседу, возрастает просто до каких-то астрономических значений. Ты выиграешь эту войну. Ты даже что-то приобретешь. Но как скоро ты сможешь окупить вложения? При таком подходе война становиться чем-то вроде идеологической обусловленной цели. А это — безумие. Если идеология начинает диктовать нам куда идти, и что делать, то это — начало конца. При таком подходе сначала развалится экономика, а потом и держава. Ибо любая держава стоит своими ногами на экономической платформе. И чем крепче экономика, тем лучше себя чувствует держава.