Бансу
(Быль. Журнальный вариант) - Бояшов Илья Владимирович - Страница 24

От безымянного тела мало что осталось, однако местным жителям было не привыкать к подобной работе. Горьковатый дым их трубок отгонял смрад; лопаты, вырывая узкую глубокую яму, работали споро, сколотить большой крест не составляло труда. После того, как заостренный конец памятника обожгли на разведенном костре, крест был водружен над могилой и земля под ним тщательно утоптана. Обитатели Майткона нанесли с берега камней, укрепив ими знак Христа со всех сторон и насыпав их целую горку. Шлемофон положили поверх, придавив летный символ небольшим булыжником: так еще один погибший на алсибской трассе упокоился в центре Аляски под огромным православным символом.

Затем облачившийся в рясу старый алеут раздул кадило. Сладковатый ладан окончательно очистил воздух. Мыслей о том, что безвестный покойник вполне мог быть закоренелым атеистом, ни у кого из собравшихся даже и не возникало, и логика здесь была проста — раз летчик из России, значит, он русский, а если русский, то, несомненно, крещен. Деловитый, сосредоточенный, с полным осознанием того, что совершает одно из самых главных дел на земле, поп провел панихиду. Собравшиеся помогли ему, сипло и простуженно подхватив «вечную память». Полное отсутствие ветра помогло ровно гореть пламени одинокой свечи: в тишине слышалось ее сухое потрескивание. Впрочем, опытный Данилов неукоснительно соблюдал и воинский ритуал. Следуя этой традиции, охотники выстроились в ряд, вскинули карабины и по знаку Фрэнка одновременно привели в движение спусковые крючки. Залпы распугали птиц: утки, взвившиеся из камышей, оторопело заметались над головами; подкравшееся было к водопою оленье стадо пугливо бросилось в лес следом за наиболее быстрым и чутким карибу; медведи, за несколько миль отсюда караулящие на отмелях рыбу, настороженно прислушались к выстрелам.

Один из участников церемонии обратил внимание полицейского на росу, блестящую по всей траве даже после выхода солнца:

— Осень будет недолгой, Фрэнк. Похоже, перевалы завалит уже в начале октября.

— Нам не привыкать, — отвечал коп, закидывая за спину помповое ружье.

— Так или иначе, придется запастись дополнительным топливом. Сам знаешь: аэросани поглощают бензин как бешеные. А где прикажешь взять денег? Твое ведомство не слишком-то раскошеливается.

— Есть лыжи, — пожал плечами Данилов.

— В глубоком снегу провалятся даже самые широкие лыжи, — вздохнул собеседник Фрэнка, — а сани пройдут. Сани везде проходят.

— Хорошо. В сентябре поеду в район, подниму вопрос.

— Ты уж подними его, Фрэнк. Ты уж его подними.

Утихнувших было птиц вновь разметал по небу стук молотков: вернувшись от баркаса с досками, недалеко от креста алеуты собирали кирусу. На все том же костре обожгли основания четырех столбов. Дом сколотили надежно и быстро. В дело вступил еще один участник похода: впрочем, его общение с духами не заняло много времени. Приставленная к домику лесенка помогла забравшемуся на нее шаману уложить в короб приготовленную медвежью шкуру. Затем подали крышку, которую этот прилежный прихожанин майтконовского храма, являющийся по совместительству еще и язычником, в один прием установил на домике. Со стен кирусу продолжала стекать смола; свежие доски выдавливали из всех своих пор обильные слезы — несколько упавших капель склеили траву у ног полицейского и, подобно желтой росе, блестели на ней.

— Хороший знак, — сказал священник.

— Хороший знак, — откликнулся Фрэнк.

— Хороший знак, — заговорили остальные.

— Хэй хо! — воскликнул шаман, спрыгивая с лесенки и завершая обряд. — Хэй хо!

XXIX

За тысячи миль от Якутска и за двести от притока Юкона — Тэш, все в том же теплом, комфортном, ярко освещенном электричеством помещении ФБР на базе Лэдд-Филд два джентльмена неторопливо обсуждали случившееся.

— Я предполагал, что русские будут его искать, но не думал, что они нас опередят, — сказал Неторопливый Бесси Хиггинсу. — Это мой первый просчет, но он не такой уж и важный…

Майор внимательно слушал.

— Главное заключается в том, что я здорово переоценил парня, — продолжил Бессел после того, как с гулом пронеслась над крышей здания пара набирающих высоту «жучков». — Я был уверен: в штурмане сидит обыкновенный здравый смысл. Мне в голову не могло придти, что вместо того, чтобы спуститься, он полезет на скалы…

Хиггинс подошел к большому тяжелому сейфу, гремя ключами, открыл дверцу и вытащил бутылку Evan Williams. За льдом дело не стало: кабинет далеко не последнего начальника в американской контрразведке был снабжен вместительным холодильником.

— А как ты понял, что труп, там, на реке, не является телом человека, которого мы ищем? — поинтересовался хозяин виски, протягивая Смиту основательную порцию спиртного.

Подчиненный майора прислушивался к очередному нарастающему гулу. Смит подождал, когда пролетят «бостоны».

— Карта, — ответил. — Она уж точно не принадлежала штурману.

— Почему?

— Все очевидно, Стэнли. На ней обведены красным карандашом несколько районов предполагаемого падения. Затем — синим — выделен один: тот самый. От озера Кэрбиш к месту, где мы заметили купол, идет карандашный пунктир; стрелка на нем показывает направление. Это была карта поисковой группы. Они как раз там до меня побывали и убрали растянутый штурманом ориентир. Я отыскал на том месте пуговицу со звездочкой. Маленькую такую пуговичку. На левом нагрудном кармане гимнастерки найденного мной русского пуговица отсутствовала, следовательно…

Бессел отпил бурбона и продолжил:

— Нет. Он определенно не был пилотом. Насколько мне известно, советские летчики носят пуговицы с «крыльями». Кстати, эти пуговицы поставляем Советам именно мы… К тому же на летчиках, как правило, комбинезоны… Но это все мелочи. Теперь — основное. На карте, на южной стороне хребта все тем же красным карандашом выведен большой знак вопроса. Большой знак, Стэнли. На карту надавливали. Скорее всего, и грифель сломали. Это и навело меня на мысль, что штурман просто сумасшедший. Даже свои сомневались в том, что он полезет на скалы… А он полез! Парень не в ладах со здравым смыслом, зато был готов на риск: вот эта непредсказуемость и сбила с толку. Но она тоже объяснима…

— Ты все на свете можешь объяснить, Бессел, — усмехнулся майор. — Давай-ка, вернемся к тому парню на берегу Тэш.

— Найденный мной русский не был убит, — сказал Бессел. — Возможно, сердечный приступ. Возможно, инсульт. На плоту остались следы рвоты. Ничего удивительного: сделалось плохо, причалил, вылез. Пальцы и ногти на сохранившейся руке — синего цвета. Какая угодно причина, но только не убийство.

— А отрезанная голова?

— Ее не отрезали. Ее откусили. Вернее, отгрызли. В тех местах прорва медведей: возле тела я заметил их следы. А вот алеут возле капища, на которого наткнулся Ридли, был как раз застрелен. Пистолетная пуля пробила его насквозь и лежала рядом с телом. Стреляли с близкого расстояния. Не знаю, что произошло между тем аборигеном и штурманом. Что касается оторванных головы и рук, об этом опять-таки надо расспросить гризли: тамошним медведям палец в рот не клади. Обыкновенное явление. Я даже запретил хоронить убитого.

— Хорошо, — кивнул майор. — Допустим. А как ты объяснишь исчезновение Ридли? Этим делом занималось тридцать человек, Бессел. Тридцать человек: не последних, надо сказать, в сыскном деле спецов. Они перепахали несколько миль в округе. И ничего. Никаких следов. Билл Ридли растворился. Что ты на это скажешь?

Смит посмотрел в окно на хорошо видную, уходящую к горизонту взлетную полосу, на ровные ряды готовых к отправке новеньких самолетов, на техников, муравьями облепивших бомбардировщики. Какое-то время Бессел Смит наблюдал за всей этой привычной аэродромной суетой: жизнь в небе, как и жизнь разведки, продолжалась.

— Тысяча восемьсот девяносто девятый год, Стэнли, — ответил лейтенант с вспыхнувшим, несвойственным ему волнением. — «Парадокс пятидесяти четырех».