Рыцарь - Деверо Джуд - Страница 105

Целуя кончики ее пальцев, он кивнул в ответ.

— И, пожалуйста, прояви заботу о Гонории — она была так добра ко мне, — продолжила Дуглесс.

— Хорошо, найду для нее самого лучшего из мужей! — отозвался он.

— Именно, — сказала она, — не самого богатого, а самого лучшего! Обещаешь, да? — Когда он кивнул в ответ, она продолжила:

— И пусть тот, кто возьмется выполнять обязанности повитухи, хорошенько вымоет руки! И еще — ты должен выстроить замок в Торнвике и оставить записи, в которых было бы сказано, что именно ты спроектировал его! Надо, чтобы сведения об этом сохранились в истории!

Улыбаясь, он спросил:

— И больше ничего? Тогда тебе придется остаться здесь, а то я все забуду!

— Я бы и осталась, — прошептала Дуглесс. — Только не могу! Не подаришь ли свой миниатюрный портрет?

— Я могу подарить тебе все: и сердце, и душу, саму жизнь! — воскликнул он.

Сжимая его голову ладонями, она проговорила:

— О, Николас, я не в состоянии это вынести!

— Да ведь ничего и нет скверного, что требовалось бы вы: носить! — ответил он, целуя ее руку, потом плечо, и снова его губы поползли вниз… — Возможно, Кит даст мне небольшое поместье и мы бы…

Она отодвинулась от него, посмотрела ему в глаза и сказала:

— Заверни этот свой миниатюрный портрет в промасленную тряпку или еще во что-нибудь, чтобы предохранить от порчи в течение последующих четырех сотен лет, и спрячь его за… Как там называется эта штука, к которой крепятся балки?

— Консоль, — ответил он. — Да, так вот в Торнвике ты сделаешь консоль, которая будет изображать Кита. А портрет завернешь в тряпку и спрячешь за консолью. И когда… когда я вернусь, я ее достану? Он в этот момент целовал ее грудь.

— Ты меня слышишь, а?

— Да-да, — отозвался он, — я все слышал! Джеймс. Гонория. Повитухи. Торнвик. Изображение Кита. — Проговаривая все это, пункт за пунктом, он всякий раз легонько целовал ее в грудь. — Ну, а теперь, любовь моя, — прошептал он, — иди ко мне!

Он приподнял ее, посадил на себя, и Дуглесс тотчас забыла обо всем на свете, ощущая лишь плоть мужчины, которого так любила! Он поглаживал ее ягодицы и ее груди, и они раскачивались вдвоем — вверх, вниз, поначалу тихонько, а затем все быстрее и быстрее!

Потом Николас, не отрываясь от нее, перевернулся, и вот она уже лежит навзничь, а он, испытывая новый прилив страсти, входит в нее, глубоко-глубоко, и ее тело выгибается навстречу ему! И они, запрокинув головы назад, изогнулись дугой, а затем рухнули на траву, и Николас так и остался на ней, крепко-крепко прижимая ее к себе!

— Люблю тебя! — прошептал он. — И буду любить всегда, во все времена!

Прижимаясь к нему и обнимая его так сильно, как только могла, Дуглесс спросила:

— Так ты не забудешь меня?!

— Никогда! — ответил он. — Никогда не забуду! И если завтра умру, душа моя все равно будет помнить тебя!

— Не говори о смерти! — воскликнула Дуглесс. — Только о жизни! Я живу, когда я с тобой! Только с тобой — я нечто цельное!

— А я — с тобой! — отозвался он и, перевернувшись на бок, подтянул ее поближе к себе. — Гляди, уже восходит солнце!

— О, Николас, — произнесла она, — мне страшно! Гладя ее мокрую голову, он сказал:

— Чего же ты страшишься? Что тебя увидят такой неодетой, да? Так все это мы уже видели прежде!

— Ах ты шельма! — смеясь воскликнула Дуглесс. — Никогда тебе не прощу, что ты не рассказал мне об этом!

— Ничего, — отозвался он, — у меня впереди еще целая жизнь — успею вымолить прощенье.

— Да, — шепнула она. — Да! На это понадобится целая жизнь! Глядя на посветлевшее небо, он проговорил:

— Нам пора. Я должен рассказать матери а своем поступке. Скоро здесь будет Кит..

— Да, они рассердятся. Еще как! И я тут бессильна помочь.

— Нет, ты должна пойти со мной к Киту! Я не буду стесняться — попрошу брата дать нам кров, хотя бы в благодарность за то, что ты спасла ему жизнь!

Дуглесс посмотрела на небо — с каждой секундой оно становилось все светлее. Сейчас она почти готова была поверить в то, что сможет остаться здесь с Николасом.

— Да, мы будем жить в каком-нибудь хорошеньком маленьком домике, — сказала она и поспешила добавить:

— И у нас с тобой будет совсем немного слуг — человек с полсотни или около того! — Она улыбнулась. — А детей заведем целую дюжина! Я люблю детей! И мы станем хорошенько учить их всему и конечно же мыться! И, кто знает, может даже они изобретут сливной унитаз!

Усмехаясь, Николас проговорил:

— Уж слишком много ты моешься! Мои сыновья не…

— Наши с тобой сыновья! — перебила она его. — И я намерена рассказать тебе о движении за соблюдение прав женщин!

Он привлек ее к себе, крепко обнял и спросил;

— А что, это отнимет много времени?

— Лет четыреста! — шепотом ответила она.

— Ну в таком случае я дам тебе время на это! — отозвался Николас.

— Да, — сказала она улыбаясь. — Время! У нас с тобой будет столько времени, сколько нам нужно!

Он поцеловал ее долгим крепким и глубоким поцелуем, а потом шепнул:

— Всегда! Я стану любить тебя сквозь время! Дуглесс ощутила на себе его руки, его губы прижались к ее губам, но уже в следующее мгновение она оказалась в церквушке Эшбертона, а в небе над ней, оставляя след в облаках, летел реактивный самолет.

Глава 20

Дуглесс не плакала — ощущения ее были слишком глубокими, слишком значительными, чтобы просто расплакаться. Она сидела на полу маленькой церкви в Эшбертоне и знала, что за спиной у нее мраморное надгробие над могилой Николаса. Она не находила в себе сил взглянуть на него и вместо теплой плоти Николаса увидеть его запечатленным в холодном мраморе.

Некоторое время она сидела и смотрела на интерьер церкви — такой старый, такой простенький. Некрашеные потолочные балки и стены, пол без всяких узоров. На скамьях в первых рядах — подушечки с ручной обвязкой, как показалось Дуглесс, очень грубые — она уже привыкла к изысканным вышивкам дам — приближенных леди Маргарет.

Дверь открылась, и вошел священник. Дуглесс не тронулась с места.

— С вами все в порядке? — спросил он. Дуглесс сначала даже не поняла его: он говорил с каким-то акцентом.

— Сколько времени я провела здесь? — спросила она. Священник нахмурился: поведение этой молодой женщины казалось весьма странным! То она перебегает дорогу перед мчащимися на полной скорости машинами, то утверждает, что пришла вдвоем с каким-то мужчиной, хотя была одна, а теперь вот не успела войти, как спрашивает, долго ли тут пробыла!

— Ну, несколько минут, не более того, — ответил священник.

Дуглесс могла лишь слабо улыбнуться на это: подумать только — всего лишь несколько минут! Несколько недель она прожила в шестнадцатом столетии, а здесь прошло всего несколько минут! Она попыталась подняться, но ноги плохо держали ее, и священник помог ей встать.

— Может, вам стоит показаться врачу? — спросил он. Психиатру, должно быть! — чуть не выпалила в ответ ему Дуглесс. Интересно, расскажи она о происшедшем с ней психиатру, стал бы он писать об этом книгу или превратил все в некий «фильм недели», собирающий кассу?!

— Нет, не стоит, — ответила она священнику. — Право же, я чувствую себя превосходно! Просто мне нужно вернуться в гостиницу и… — шепотом добавила она. А что потом? Что мне делать там без Николаса?! — подумала она и шагнула к выходу.

— Не забудьте вашу сумку! — напомнил священник. Дуглесс обернулась и увидела, что на полу возле надгробия валяется ее старая дорожная сумка. Ее содержимое ведь так помогло ей, когда она пребывала в елизаветинской эпохе! И, глядя на сумку, она прониклась чувством какой-то общности с ней: ведь где бы она ни была, сумка тоже неизменно сопровождала ее! Подойдя к сумке, Дуглесс машинально расстегнула молнию на ней и сразу поняла, что все там нетронуто — ей даже не потребовалось рассматривать содержимое. Таблетки в пузырьке все были целы, а ведь она их так щедро раздаривала! И тюбик с зубной пастой оказался нетронутым! Таблетки от простуды тоже были на месте, и ни одна страничка из дневника не пропала! Все-все было на месте!