Много снов назад (СИ) - "Paper Doll" - Страница 70

70

— Так, что всё-таки вы, мисс, делали в том общежитие? — спросил полицейский с явной издевкой.

— Ты не обязана отвечать, — Клайв тронул её за локоть, оттянув чуть назад. Опустив глаза вниз, Рози и не могла ничего ответить, настолько скверно себя чувствовала. — На самом деле, думаю, ты можешь уходить. Осталось немного, но главное, что ты заполнила все бумаги. Дальше я справлюсь сам, — он отвел её немного в сторону. — Всё в порядке? — шепотом спросил Клайв с беспокойством, что выдавалось Рози напускным.

— Да. Спасибо, — ответила вяло, не сумев выдавить даже слабой улыбки.

— Вызвать тебе такси?

— Я справлюсь сама.

Только оказавшись на улице, Рози поняла вдруг, как трудно ей было дышать всё время. Легкие сковывал лед, стоило сделать влажным носом несколько глубоких вдохов. Кожу на лице неприятно защипало от холода, покрыв щеки румянцем. Она быстро натянула перчатки, пока руки не стали сухими, чего уже нельзя было избежать. Голова чуть кружилась, в горле застрял тошнотворный ком.

Рози медленно поплелась на автобусную остановку, но пропустила уже три автобуса, двигающихся в нужном ей направлении. Она даже не замечала, как они проезжали мимо, сосредоточившись на злости, что росла внутри неё с быстротой снежного кома, спускающегося вниз по крутому наклону. Рози была при памяти и чистом сознании, когда соглашалась на условия Клайва, но теперь это понимание достигло не только ума, но и размякшего в свете последних обстоятельств сердца. Произнесенные лично слова только теперь тронули душу.

Она не заметила, как глаза защипало от слез. Рози ненавидела плакать, демонстрируя собственную слабость даже перед самой собой. Слезы питали ненависть к себе, доставая её из глубин самоуверенности и самонадеянности. Рози делала это изредка, но никогда не оправдывала повода дать слабину, а потому проклинала внутри своей головы себя не меньше, чем причины своих слез.

Грубо вытерев слезы тыльной стороны ладони, Рози решила сбросить с плеч груз и сделать то, что стоило сделать и раньше — рассказать обо всем Киллиану. Желание уколоть его, заставить почувствовать вину и раскаяться было, как никогда прежде, сильным. Оно огнем обжигало кровь, превращая её в бурлящий кипяток, который весь хотелось вылить ему на голову и наблюдать за тем, как тот будет разъедать его кожу. Полна решимости вылить всю злобу на брата, Рози села на первый автобус, отправляющейся домой.

По пути её рвение не утихло. Она возгорелась настойчивой идеей, и ни снег, ни мороз, ни зима не могли потушить яркого пламени внутри её воспаленной души.

Рози была более чем уверена, что брат должен был оставаться дома, поскольку время для него ещё было ранее. Он отправлялся восвояси ближе к вечеру, а то и к ночи. Просыпаясь ближе к обеду, Киллиан болтался без делу по дому, играя дурацкие видео-игры или валяясь на диване за просмотром сериала. Так было, когда они жили вместе, и Рози была крепко убеждена, что ничего с тех пор не изменилось. Киллиан оставался Киллианом, и ждать от него чего-то большего всегда означало обманывать себя.

Всё время у Рози оставались ключи от самого дома и подъездных ворот. Она хотела войти в дом бесшумно, не нарушая покоя отца, матери или даже Несс, чтобы поднять всех на ноги в одночасье и заставить наблюдать за беспорядком, что она намеревалась создать, после того, что сотворили они с ней. Взбалмошно, безрассудно и глупо, но Рози не хотела отказывать себе в этой незатейливой шалости, которой требовала душа.

Она прошла по расчищенной подъездной дорожке к дому. Крыльцо было испещрено рождественскими украшениями, сродни мигающих гирлянд, порцеляновых Санты и его помощников-эльфов. На крыше у каминной трубы стоял другой Санта, рассевшийся в санях, впереди которых стоял с мигающим красным носом Рудольф. Сама крыша была усеяна гирляндами, что теперь при свете дня были выключены. Большую часть этих игрушек Рози выбирала сама, а потому теперь чувствовала особое отвращение к каждой из них.

Дверь в дом оказалась открыта, что подтвердило догадку о том, что там кто-то был, не исключено, что сам Киллиан. Внутри всё было убрано не с меньшей торжественностью, чем снаружи. Золотые и красные банты, развешенная на каждом пороге омела и милые фарфоровые фигурки повсюду. В гостиной уже возвышалась огромная ель, убранная с особой тщательностью, испещрена ограниченным разнообразием красного и золотого цвета. Дом был готов к предстоящему празднику, вот только внешнего убранства в нем было больше, чем приятного теплого чувства, отличающие эти дни.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Гудвин намерен был устроить пиршество. Теперь-то с гарантией собственной безопасности, он мог вздохнуть с облегчением и быть достаточно красноречивым в своей фальшивости. Должно быть, на праздник была приглашена добрая половина города, вот только до окончательного решения суда или даже короткой изобличающей заметки в газете люди неохотно соглашались становиться в этом проклятом доме гостями, оставляя приглашения без ответа. Буря начинала утихать, вот только не все ещё об этом знали. В любом случае Рози было плевать. Именного приглашения она не получила, но даже если бы имела одно, то не намеревалась возвращаться в родительский дом даже желанной гостей. Отвратительным было по большей мере не место, а сами люди.

Нел не было дома. Обычно, день перед сочельником был последним рабочим днем, прежде чем Гудвины отпускали её праздновать Рождество в узком кругу семьи на последующие две недели, покуда сами уезжали из города. Ежегодная традиция прервалась, но едва ли это огорчало кого-нибудь кроме самого Гудвина. Рози всё ненавидела, Киллиан был безразличен, Бонни и без того могла в любую минуту сорваться с места и уехать, никого не предупредив о своем решении. Гудвин был пристрастен видеть в собственной семье выстроенный в голове идеал, украденный из рекламы медовых хлопьев, закрывая во многом глаза на действительность, что была удручающе угнетенной. Он напрасно верил в то, чего не было. И даже Рози сумела разобраться с действительностью быстрее, чем это сумел сделать её отец.

Рози ловко поднялась наверх, не нарушая тишины, окутавшей дом. Изо всех окон слепил белый снег, граничащей с серостью неба. Руководимая эмоциями девушка не замечала того, но прежде ей всегда было забавно думать, что их большой дом был закрыт внутри стеклянного шара. Они все были лишь фигурками, занимающие каждый своё место. А затем эта мысль разбивалась об неоспоримое осознание того, что они были лишь людьми, запертыми в дурацком доме, что по-своему угнетало.

Глаза снова начало жечь. Дышать становилось тяжелее по мере того, как сильнее изнутри давило чувство обиды, наполняющее всё тело, от макушки до пят, злостью. Ей хотелось разрушать всё вокруг, сжечь дурацкий дом со всеми воспоминаниями, убить живших в нем людей, а затем испариться в воздухе и перестать существовать самой. Это был яростный порыв, крик души, сорвавшейся с катушек. Рози слишком долго держала себя в руках, но дольше это не могло продолжаться.

Рози разрушила тишину, как только резко отворила двери в комнату брата, дав тем хлопнуться о стену, нарушая покой. Киллиан лежал в постели, вероятно, спал, когда появление сестры заставило его пошевелиться и недовольно проворчать.

— Поднимайся с места, ублюдок! — он даже не успел открыть глаз, как Рози стянула с него одеяло одним резким порывом. И едва она успела сделать это, как тут же в комнате раздался громкий визг, которому Рози вторила, резко отвернувшись. Киллиан был обнажен, как и девушка подле него, в которой Рози мельком успела узнать Кэрол Тринити.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Какого чёрта? — парень подхватился с места, чтобы в следующую секунду обнаружить брошенные под кровать боксеры и бегло натянуть их. — Рози, какого чёрта ты здесь забыла? — сквозь зубы процедил Киллиан, подскакивая на месте, чтобы надеть джинсы.

— Нам нужно поговорить, — злость растворилась в ощущении неловкости. Рози чуть повернула голову, чтобы посмотреть через плечо на то, что происходило за её спиной, в частности, чтобы убедиться в том, что не ошиблась и это действительно была Кэрол. — Наедине.