Неповторимая - Дрейк Шеннон - Страница 68

О Господи! Что еще наговорил ему Фергюс? Бросившись к двери, Шона распахнула ее. На пороге застыл Джеймс Мак-Грегор, сложив руки на груди.

— Прелестное платье, миледи, — учтиво произнес он.

— Пустите меня, Джеймс!

— Миледи, мне…

— Он спускается по лестнице, я слышу его!

Помедлив секунду, Мак-Грегор посторонился. Шона метнулась к лестнице. Она нагнала Дэвида только в большом зале. Он приближался к камину. Шона налетела на него, словно от ярости у нее выросли крылья, и заколотила руками по его спине. Он обернулся. Шона грозно вскинула кулаки, глядя ему в лицо.

— Твое место — на каторге! — выпалила она, чувствуя, как слезы жгут ей глаза. — Жаль, что тебя не забили там насмерть!

Она прищурилась, обезумев от страха, ярости и отчаяния. Дэвид молчал. Похоже, он не собирался верить ее слову — охотнее он поверил бы Фергюсу Эндерсону. Она ничего не могла доказать!

— Это все? — ледяным тоном осведомился он.

— Нет, не все! — прошипела Шона и, прежде чем здравый рассудок и чувство самосохранения успели остановить ее, изо всех сил влепила ему пощечину.

Он не шелохнулся и продолжал молчать. Шона застыла в смертельном ужасе, а затем испустила сдавленный крик — Дэвид поднял ее, обхватив руками за талию, и вскинул себе на плечо. Мгновение Шона висела неподвижно, но затем опомнилась и, боясь разразиться слезами, замолотила по спине Дэвида обеими руками.

— Глупец! Болван! Бог уже заставил тебя поплатиться за глупость…

— Остановись, Шона.

Она остановилась, но только для того, чтобы набрать воздуха.

— Олух! — выкрикнула она, нанося очередной удар стиснутым кулаком. Она понимала, что напрасно оскорбляет его, но не могла иначе выразить страх, боль и гнев, овладевшие ею. — Глупец! — в отчаянии повторила она.

Дэвид понес ее обратно по лестнице в спальню, молча пройдя мимо Мак-Грегора.

Не говоря ни слова, он бросил Шону на постель и повернулся, чтобы уйти, но вернулся к кровати. Наконец-то он заметил ее платье.

— Ты хотела сбежать. Она молча встала.

— Ты назвала меня глупцом, а сама собиралась покинуть замок, зная, что за каждым твоим движением следят, что ты можешь стать следующей жертвой?

— Я никуда не собиралась.

— Ты лжешь, и мне об этом известно. Но я не позволю тебе совершить самоубийство.

— Я не стану твоей пленницей после того, как ты отнял у меня ребенка…

— Не разыгрывай оскорбленную невинность, Шона. Тебе чертовски хорошо известно: я имею право оставить у себя ребенка, заботясь о его безопасности! Точно так же я пытался защитить тебя, хотя Бог знает почему — очевидно, тебя не удерживают ни мысли о сыне, ни другие причины, если ты готова рисковать жизнью.

— Я уязвима для пуль ничуть не больше, чем ты!

— Но в отличие от тебя я неплохо стреляю и в совершенстве владею мечом.

— Я не хотела рисковать жизнью…

— Почему же на тебе черное платье?

— Ты испортил другое, и, поскольку в комнате холодно, у меня нет ни малейшего желания сидеть в лохмотьях. Черт бы тебя побрал! Ты разорвал мою амазонку в клочья!

— А это платье превратится в конфетти!

Дэвид шагнул к ней с такой недвусмысленной угрозой, что Шона вскрикнула, пытаясь оказаться подальше от него и найти путь для бегства. По сравнению с красноречивым взглядом Дэвида путь через окно казался удачным выходом. Но Дэвид настиг ее, прежде чем Шона успела добежать до окна, схватил за руку и развернул к себе. Его пальцы вцепились в строгий высокий воротничок платья, Дэвид дернул его в разные стороны, и ткань начала рваться.

— Прекрати! — прошипела Шона, отбиваясь, царапаясь, цепляясь за его руки.

Никогда еще он не был более решительным, безжалостным и неумолимым. Он методично превращал в лохмотья ее платье, мстительно терзал его. Задыхаясь и выбиваясь из сил, Шона продолжала тщетную борьбу, но вскоре неровные лоскуты бывшего платья упали к ее ногам.

Дэвид отпустил ее. Шона гневно уставилась на него, и он ответил ей взглядом в упор.

— Ты не выйдешь из этой комнаты! — сообщил он ей с угрозой, которая пугала сильнее, чем выражение лица, когда он уничтожал ее одежду.

— О Господи! — всхлипнула она, вновь поворачиваясь, чтобы бежать, но тут же поняла: Дэвид опять ее поймает. — Не смей прикасаться ко мне! Ты этого не сделаешь! — воскликнула она.

Но он сделал то, что считал нужным: подхватив на руки, бросил Шону на постель.

~» Ложись спать. Ты не выйдешь отсюда.

— Я… — запротестовала она, начиная подниматься. Дэвид навис над ней.

— Спи!

Она застыла, чувствуя, как сердце бьется с невообразимой частотой, а дыхание обжигает легкие.

— Я…

— Миледи, хотя бы раз вспомните о здравом рассудке. Сегодня ни я, ни ты не покинем эту комнату.

Она с трудом проглотила подкативший к горлу ком, погрузила голову в подушку и настороженно посмотрела на Дэвида. Помедлив, она скользнула под одеяло. Внезапно ее охватил озноб. Еще никогда она не чувствовала такого холода. Дэвид отвернулся. Пройдя по комнате, он потушил свечи.

В темноте, которую рассекали только оранжево-золотистые отблески огня, он застыл у камина. Свет и тени играли на его лице, скульптурной линии щек и бровей, квадратном подбородке. Пламя отражалось в его глазах, подчеркивало выступающие под рубашкой бугры мускулов. Его лицо оставалось безучастным, не выражало никаких чувств. Казалось, он что-то ищет в пламени, но знает, что не найдет. Шона вдруг задрожала, припоминая недавний разговор с Джеймсом Мак-Грегором.

Каторга… Почти пять лет он работал на каторге. Шрам над глазом и остальные мелкие шрамы и рубцы на теле свидетельствовали о непрестанной борьбе, которую Дэвид вел все эти годы. Если бы Шона лучше знала его жизнь, может, она смогла бы понять, почему он не в силах доверять ей — особенно теперь, когда постепенно выяснялось, что она так или иначе замешана во всех трагических событиях его жизни.

Наконец он отошел от огня. Шона сжалась, чтобы не дрожать, когда он приблизился к постели. Дэвид не тронул ее. Гневный изумрудный отблеск играл в его глазах, но казалось, он не испытывает ни малейшего желания прикасаться к Шоне.

Повернувшись к ней спиной, он сел на противоположный край кровати и сбросил сапоги, затем улегся в постель, заложив руки за голову.

Несколько долгих минут Шона лежала молча.

— Я ничего не знаю про Мэри-Джейн. Ровным счетом ничего!

— Любопытно: она замешана в этом деле и теперь исчезла.

— Если она пропала, надо найти ее! — настаивала Шона.

— Она не пропала, а сбежала, — ровным тоном возразил Дэвид.

— Откуда ты знаешь?

— Ее одежда исчезла вместе с ней.

— Может быть, ее заставили уйти из замка, а одежду забрали, чтобы…

— Шона, перестань.

Ей следовало остановиться, как советовал Дэвид, но Шона не смогла. Выдернув подушку из-под его головы, Шона бросила ее ему на грудь. Он сорвался с места, как молния, и подмял Шону под себя. Его руки превратились в стальные клеши. Она лежала, ощущая телом ткань его рубашки и бриджей, а Дэвид легко удерживал ее одной рукой.

Она едва дышала.

— Не могу поверить! — прошептала она, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Мэри-Джейн! Та самая, которую Шона считала не только своей преданной служанкой, но и подругой! — Быть того не может! Почему ты поверил Фергюсу?

— Потому что он сказал правду.

— Откуда ты знаешь?

— К горлу Ферпоса был приставлен меч. — Дэвид вздохнул, теряя терпение. — Шона, теперь-то ты понимаешь, что близкие люди причинили тебе немало вреда и замышляли убийство?

На минуту Шона затихла, затем произнесла:

— Мне больно.

Он ослабил пальцы и отстранился. Она лежала рядом с ним, обнаженная и беспомощная, а он даже не прикоснулся к ней. Они повернулись спинами друг к другу. Шона гадала, лучше ли было, если бы гнев воспламенил страсть. Жаркая близость казалась предпочтительнее охватившего ее холода.

— Дэвид…

— Проклятие, Шона, почему ты не рассказала мне о ребенке?