Пленительные наслаждения - Джеймс Элоиза - Страница 37

— Хотите, я пошлю кого-нибудь купить все газеты? — предложила Маргарет, сооружая ей прическу. — Моя мама говорила, что неприятности лучше встречать лицом к лицу. Ничего страшного. То же самое могло произойти с другими леди. Все знают, что эти французские лифы так и напрашиваются упасть. А может, газеты и вовсе не упомянут об этом. В конце концов, это слишком деликатный вопрос.

— Да, — хмыкнула Габби, с облегчением отметив, что Маргарет ведет речь не о том, что было в карете, а о скандальном эпизоде на балу. Может, какие-то газеты и не станут освещать этот вопрос, но ждать деликатности от «Морнинг пост» не приходится. Возможно, Квил уже ознакомился с одной из соответствующих колонок светской хроники, потому и приглашает на беседу.

Обладающая неуемной фантазией, Габби спускалась по лестнице, подражая своей придуманной героине — французской маркизе, идущей на гильотину без слез, с гордо поднятой головой. «Прекрати, Бога ради! — зашипела она на себя. — Нашла время сочинять небылицы!»

Все эти глупости лезли в голову из-за переживаний минувшей ночи.

Квил, должно быть, услышал ее шаги.

— Входите, Габби, — сказал он, предваряя ее появление. Грудной голос возбудил в ней трепет, подобный порханию бабочек. Почему ее деверь — ну ладно, пусть будущий деверь! — действует на нее таким непонятным образом?

Габби прошла в кабинет. Она была настроена довольно дерзко. В самом деле, она не виновата, что платья мадам Карем имеют обыкновение обнажать грудь в самый неподходящий момент. Это Питер виноват. Он сам выбирал модистку.

Квил стоял спиной к камину, держа руки сзади. Совершенно непроницаемый, отметила про себя Габби. Точно гранитный камень.

Нет, это не Питер, решила она внезапно. Во всем виноват Квил. И вместо того чтобы сказать ему «доброе утро», она наградила его хмурым взглядом.

Квил уже открыл рот, но тут увидел, что дверь осталась открытой. Не хватало только, чтобы лакей слышал, как он будет вслух нести всякую белиберду! Пройдя мимо Габби, Квил плотно притворил дверь. Подумал секунду и повернул ключ в замке.

Затем повернулся к ней:

— Габби, я должен сообщить вам нечто важное. — Во время деловых встреч подобное вступление производило сильное впечатление. Все кругом замолкали, с замиранием сердца ожидая важного заявления. На этот раз прием, как оказалось, не произвел должного впечатления. Габби сердито посмотрела на него и буркнула:

— Я тоже.

Квил, стиснув зубы, решил, что лучше одним махом разделаться с трудным вопросом.

— Габби, я мечтаю жениться на вас. — Насупленное выражение на ее лице сменилось чрезвычайным удивлением.

— Я сгораю от страсти, — продолжал Квил, — и жажду на вас жениться. — И тут он вспомнил Шекспира: — Горю я, изнываю и погибну.

— Погибнете? — тупо повторила Габби.

— Именно так.

Наступила тишина. Квил готовился продекламировать следующие строки. Это оказалось не так трудно, как он предполагал.

— Когда я увидел вас в порту, ваши волосы струили аромат! Виноват, — поправился он в ответ на ее недоуменный взгляд. — Не волосы! Дыхание! Ваше дыхание наполняло ароматом воздух. А затем я открыл для себя, что ваши глаза подобны звездной россыпи.

Это было весьма вольное обращение с Шекспиром, но собственная версия понравилась Квилу больше. Габби по-прежнему молчала, изумленно глядя на него. Поэтому он встал прямо перед ней и продолжил:

— И все, что вижу в вас, мне кажется священным и прекрасным.

Габби затряслась подобно бланманже[11], изо всех сил стараясь не рассмеяться. Он взглянул на нее и в ту же секунду понял, что все его планы потерпели крах.

— Простите меня, — еле выговорила Габби, задыхаясь. — Я… я… — Она не выдержала и разразилась громким хохотом.

Квил почувствовал, как тело его окатило огнем. Первым желанием было вытряхнуть душу из этой несносной девицы, что стояла перед ним. Из-за ее дурацкой оплошности он должен вести себя сейчас как павлин. Растерянность сменилась ледяным холодом. Квил отошел к камину.

Так хотелось ее осадить! Но он вовремя вспомнил обещание, данное Питеру, и промолчал.

Вся его глупая болтовня — просто способ заставить романтическую особу выйти замуж. Зря, что ли, он ходил в «Друри-Лейн!» Он тоже может изображать любовь, не хуже великого Джона Филиппа Кембла.

Габби все еще смеялась. Квил притянул к себе дерзкую девчонку. Она, словно расплавленный воск, обтекала его фигуру каждой линией своего тела.

— Квил? — Габби перестала хихикать, но голос ее оставался сипловатым.

— Габби… — Квил обнял ее за талию и поцеловал со страстью, достойной самого Кембла. На губах у нее был вкус смеха. Ее особенный вкус — вкус Габби.

Квил целовал ее повсюду, куда не доходили его слова. Эти поцелуи были опасно чувственны, уверенны и требовали от нее внимания. Она извивалась в его руках, мучимая приливами желания. Пыталась отстраниться, так как не хотела терять голову. Огонь, который заставлял ее льнуть Квилу, исторгая из нее мольбы и трепет, заполыхал в полную силу. Подобные чувства неприличны даже ночью, а утром тем более. К тому же…

Но Квил не мог ее отпустить. Большие руки крепко удерживали ее возле мускулистых бедер. Он поцеловал ее веки, чтобы заставить закрыть полные негодования глаза. Потом губами принялся исследовать ее лицо.

Не отдавая себе отчета в своих действиях, она, задрожав, прижалась к нему. Руки обвились вокруг его шеи, рот открылся его желанию.

К ней вновь вернулись уже знакомые ощущения жара и стеснения в груди. Приятное тепло распространялось по животу все ниже и ниже… Когда она встретила язык Квила, ее сердце застучало еще сильнее, передавая биение всему телу.

— Я сгораю, — шепнул Квил, отрывая от нее губы. Он не мог унять свои руки, как надлежало сделать джентльмену. Его пальцы бегали вдоль ее шеи, затем безжалостно сдвинули вниз тонкий муслин платья.

Она охнула, но не воспротивилась. Рукав, а вслед за ним крылышко сорочки легко соскользнули к локтю.

Рокочущий бас был проникнут страстью.

— Я сгораю, Габби. Я изнываю и гибну.

Квил поцеловал сладкую кожу на ее кремовом плече, и руки продолжили смелое путешествие. Медленно проведя губами по ее шее, он снова шепнул:

— Габби, я сгораю.

Она судорожно глотнула воздух, когда большая ладонь накрыла ее грудь, посылая крошечные волны по всему телу.

— Габби, вы должны… вы должны…

Звуки потерялись в шелковой коже.

Квил поднял голову. Габби молчала — возможно, впервые в своей жизни. Он нежно поцеловал ее в губы. Это было словно прикосновение крыла бабочки. Затем обхватил ладонями ее лицо, бережно держа в руках совершенный овал. Ласковые пальцы проложили след поверх изогнутых бровей вниз, к высоким скулам. Эти руки творили чудеса, слагая стихи кончиками пальцев, пробегая поверх ее губ. Ее глаза отсвечивали бренди. Любая звезда должна была, рыдая, молить, чтобы ей присвоили этот золотистый цвет. Квил тихо произнес:

Какие звезды озаряют небо

Такою красотой, как эти глазки, -

Ее прелестнейший и юный лик?

Руки Габби легко поднялись и легли сверху. Она встретила его взгляд и прошептала:

— Для Бьянки[12] это несправедливо — с ее неверностью — от начала и до конца.

— К черту пьесу! — Квил положил ладони на соблазнительные округлости пониже спины и притянул Габби к своему мускулистому телу. — Я хочу вас, Габби, — шептал он возле ее рта. — О Боже, я не могу жить без вас! Я погибаю.

В этих словах слышалась покорная мольба. Габби с легким всхлипом втянула воздух, изогнулась, чтобы достать его губы.

— Поцелуйте меня, — попросила она. — Поцелуйте меня, Квил.

И он, конечно, ей не отказал.

В водовороте страсти они рухнули на пол. Но, опаленная жаром камина, она откатилась в сторону. Квил немедленно последовал за ней в надежде обрести успокоение в сладостной мягкости ее плоти. Он навалился на нее всей своей тяжестью, жестко вдавливаясь в ее тело.

11

Мясное или сладкое желе.

12

Героиня пьесы «Укрощение строптивой».