Горький вкус времени - Джоансен Айрис - Страница 64

– Эй, Донато, подожди меня!

Девушка проводила взглядом Мишеля. У нее к мальчику сложилось двойственное отношение. Временами он казался ей маленьким, одиноким, и ей хотелось защищать его, помочь ему встать на ноги. А порой он поражал ее своей мудростью, чуткостью и предупредительностью. Он оберегал ее настроение и казался ей старшим товарищем, многое пережившим. Какой он?

– Катрин!

Филипп незаметно подъехал на лошади. Она вспыхнула и невольно поднесла руку к вспотевшему лбу. Катрин вдруг осознала, что ее платье покрыто пятнами грязи и травы, а русая коса выбилась из-под шляпы.

– Добрый день, Филипп. Завтра это поле будет закончено. Правда, розы…

– Вы не думаете, что вам уже хватит надрываться в поле? – перебил ее Филипп. – Я не хотел вмешиваться, потому что вы казались такой довольной, но вскоре вы станете здесь хозяйкой. Вы же не хотите, чтобы сборщики запомнили, как вы работали с ними бок о бок, правда?

– А почему бы и нет? – Катрин нервно вытерла грязные руки о юбку.

– Они должны уважать вас. Поверьте мне, в том, что они обращаются к вам так фамильярно, я не вижу ничего хорошего для вашего будущего положения.

– Я верю вам, но… – Катрин беспомощно посмотрела на него. – Я действительно хочу это делать, Филипп.

Филипп скорбно улыбнулся. Его классические черты снова засияли красотой.

– Что ж, тогда вы так и поступайте. Прекрасные дамы вольны в своих желаниях. – Он поклонился. – Однако, мадемуазель, не хотите ли вы вернуться в дом пообедать?

Катрин робко кивнула, украдкой любуясь им, его нежной улыбкой, солнцем, запутавшимся в его волосах, создававшим золотой ореол.

– Я… не прекрасна.

Филипп протянул руки.

– Идите сюда, прекрасная дама, я отвезу вас домой.

Катрин была грязной, потной и усталой, но, когда он взглянул на нее, она тут же почувствовала себя прекрасной, чистой и юной, как в тот день, когда они ехали в том экипаже в Версаль. Катрин сделала один шаг к Филиппу, потом другой, еще один – и оказалась рядом с гнедой лошадью. Филипп наклонился, поднял девушку и осторожно посадил перед собой. Затем подобрал поводья.

– Откиньтесь. Вы не упадете. Я вас буду держать.

Катрин сидела замерев, чувствуя себя скованно. Лошадь пустилась рысью по дороге, и Филипп мягко поддерживал ее, но Катрин вдруг охватила дрожь дурного предчувствия. Нечего бояться, подумала она. Это кузен, нежный, добрый, воплощенный рыцарь. Почему она так испугалась? Обнаженной, в постели с Франсуа Эчеле, Катрин не испытывала и доли такого напряжения.

Но Франсуа Эчеле ушел из ее жизни. Теперь ее домом был Вазаро, цветы, мальчик Мишель и Филипп, в котором было все, что должно быть в мужчине.

Медленно, осторожно Катрин откинулась на широкую грудь Филиппа и заставила себя расслабиться, а Филипп пустил лошадь галопом.

– Кто живет в том красивом домике? – спросила Катрин, указывая вниз по крутому холму направо от утеса.

Мишель бросил равнодушный взгляд на небольшой, крытый соломой домик под нависшими над ним кипарисами.

– Никто. Это просто домик цветов.

– Домик цветов?

– Да, принадлежит месье Филиппу. Он часто туда ходит. – Мишель подвел Катрин прямо к краю утеса. – Вон там море. – Он махнул рукой куда-то вдаль. – Сегодня его почти не видно. Мы придем с тобой еще, в более ясную погоду.

Катрин тут же посмотрела в том направлении, куда смотрел мальчик. Синеватая дымка, окутавшая горы и город Канны, скрадывала побережье, делая его смутным и расплывчатым. Однако от ослепительного блеска солнца на бескрайней водной поверхности захватывало дыхание – кобальтово-синий цвет Средиземного моря отливал сталью и слепил. Она заслонила глаза ладонью.

– Все равно оно прекрасно. Жюльетта была бы рада написать его таким. – В последнее время ее воспоминания о подруге окрашивала нежность. Ушла незаметно острая потребность в ее присутствии. Осталась грусть от разлуки с любимой подругой. – Мне бы хотелось, Мишель, чтобы Жюльетта приехала к нам в Вазаро. Здесь много такого прекрасного, что бы ее поразило.

– Жюльетта – твоя подруга? – Мишель подобрал ветку и перебросил ее через утес, как копье. – У меня много друзей.

– Я знаю. А у меня только одна подруга.

Мишель улыбнулся.

– У тебя есть я.

Катрин погладила его по непокорным вихрам.

– Это верно. У меня теперь двое друзей.

– И остальные сборщики были бы твоими друзьями; да только они знают, что месье Филиппу это не понравится.

– Дело не в том, что он не хочет, чтобы я с ними дружила. Он считает, что мне неприлично работать в поле.

– Он не понимает цветов.

– Он хороший человек, – возразила Катрин. – И любит Вазаро.

Мишель кивнул.

– Я же не сказал, что он нехороший. Все сборщики считают, что он добрый и справедливый. Я просто сказал, что он любит цветы, но не понимает их. – Мальчик схватил Катрин за руку. – Давай побегаем.

Катрин охватил приступ бессильного смеха, когда Мишель потащил ее по другой стороне холма к усадьбе. Где-то по пути он отпустил ее руку, но Катрин продолжала бежать, радуясь теплому дыханию солнца на лице, ветерку, трепавшему ее волосы, лимонному запаху бергамота.

Так она не бегала с той ночи в аббатстве, когда… Катрин запнулась, мышцы ее живота сжались в комок, а потом ее неожиданно отпустило. Та ужасная ночь была позади. Не могло быть ничего, более отличного от той ночи, чем этот прекрасный день в Вазаро. Кошмары никогда не коснутся Вазаро и его обитателей.

А если вдруг так случится, она с этим разберется. Сила чувств при этой мысли поразила ее саму.

– Катрин, ты отстаешь, – позвал Мишель, задорно оглядываясь.

– Ошибаешься. Я вырываюсь вперед. – И Катрин помчалась к мальчику, чувствуя себя молодой и сильной настолько, чтобы добежать до Парижа и обратно. – Я буду гнать тебя до самых полей герани!

– Я же говорил, тебе станет грустно. – Тревожный взгляд Мишеля вопросительно скользнул по потрясенному лицу Катрин, следившей за тем, как один из мужчин опрокинул корзину роз в похожую на суп жидкость в котле.

– Они умирают.

– Это вытяжка, – мягко пояснил Мишель. – Они отдают свою душу. Неужели ты не понимаешь, что так лучше? Если бы цветы погибли на полях, они бы сразу вернулись в землю, а так они живут дольше. Духи могут жить долго. Не всегда, конечно, но месье Огюстэн говорит, некоторые египетские духи продержались тысячу лет, и я сам видел кожу, пропитанную ими сорок лет назад, но у кожи до сих пор сохранился сильный запах. Цветы гибнут, но их души продолжают жить.

Нежные розовые бутоны, подрагивая, легли на беловато-серую поверхность смеси в котле, и, как только загорелая женщина, следившая за котлом, помешала их длинной лопаткой, они погрузились в жидкость. Катрин никогда не думала о том, что, собирая цветы, они убивают их, но здесь картина разрушения была отчетливой.

Мишель потянул Катрин за руку.

– Я тебе что-то покажу. – И он повел девушку через длинный сарай к столу, где стоял ряд глиняных кувшинов, вмазанных в камень и наполненных густой жидкостью. – Это помада. Понюхай.

Катрин наклонилась и вдохнула. Розы, снова живые, благоухающие тем же ароматом, что и в полях.

– Видишь?

Катрин поспешно кивнула.

Мишель почувствовал облегчение.

– А теперь можешь сесть вон там и смотреть, как я работаю. Сама не попробуешь?

Катрин покачала головой, усаживаясь на низкий стул у окна. Она могла смириться с необходимостью вытяжки, но не испытывала ни малейшего желания превращать свежие чудесные цветы в увядшие, обесцвеченные трупы.

Все окна были широко распахнуты, но все равно в длинном сарае было удушливо жарко. Над деревянными очагами дымились четыре котла. Рядом с каждым лежали горы бутонов, и к каждому были приставлены мужчина или женщина с деревянной лопаткой.

– А что это за вязкая жидкость? – спросила Катрин Мишеля, когда он подсыпал в котел бутоны.