Горький вкус времени - Джоансен Айрис - Страница 65

– Растопленный говяжий жир и свиное сало. Месье Филипп всегда покупает только жир высшего качества.

Несмотря на свое первоначальное отвращение, Катрин увлек сам процесс. В этой работе тоже был свой ритм, и чем больше цветов ссыпалось в маслянистую жидкость, тем божественнее она благоухала. Когда она становилась слишком вязкой, ее быстро пропускали сквозь сито, отделяя от цветов, уже отдавших свой аромат, и освобождая место свежим цветам. Отходы выливались в кипящую воду и пропускались через пресс, который выжимал из них последние капли, а потом жирный «суп» загружался новым потоком цветов.

– Как долго это продолжается?

– Иногда несколько дней. До тех пор, пока масло уже не может больше впитывать запах. – Мишель насыпал еще розовых бутонов в котел. – Потом «суп» еще раз фильтруют и заливают в кувшины. Кувшины запечатывают и отправляют в подвал.

Мишель всегда что-то показывает, нежно и весело подумала Катрин. Дорогу к морю, сбор цветов, ритм работы сборщиков в полях. Он никогда не предлагал ей научиться самой.

Однако в будущем вытяжка будет одной из тех обязанностей по управлению Вазаро, которую она с радостью поручит Филиппу.

– Я беспокоюсь за Жюльетту, Филипп. – Катрин поднесла к губам бокал с вином. – Вы не получали никаких известий из Парижа?

– Я послал записку Жан-Марку, как только мы сюда прибыли, но не получил ответа. Вы не должны волноваться за подругу. Жан-Марк позаботится о ее безопасности.

Однако Катрин когда-то считала самым спокойным местом аббатство Де-ла-Рен. Она вздрогнула и поставила хрустальный бокал на стол.

– Я должна была заставить ее поехать с нами.

Филипп рассмеялся.

– Заставить Жюльетту?

– Она не такая уж твердокаменная. – Катрин сморщила носик. – Не знаю, почему я не бросилась за ней, когда она выпрыгнула из экипажа?

– Вы сами были нездоровы.

Катрин смотрела в бокал, а видела себя ту, обезумевшую от ужаса и сокрушенную насилием. Она оставила Париж почти месяц назад. Уже нет ни робкой девушки из аббатства, что слушала беспрекословно преподобную мать и подчинялась Жюльетте, ни отупевшей от увиденного женщины. Вазаро, воздух и цветущие поля изменили Катрин. Она стала самостоятельной, сильной, юность возвратилась вновь. Кошмары в прошлом.

– Да, я помню. – Она с улыбкой подняла голову. – Но теперь я совсем здорова, и мы должны подумать о Жюльетте. Вы не напишете Жан-Марку, чтобы он немедленно прислал ее к нам?

– А что, если она откажется приехать?

– Тогда мне придется вернуться в Париж и привезти ее, – спокойно заявила Катрин. – Там Жюльетта в опасности. Я этого не допущу, Филипп.

Филипп поднял бокал.

– Я завтра же напишу Жан-Марку. Я привык к вашему присутствию в Вазаро и отказываюсь без него обходиться.

Он улыбнулся Катрин через стол, и она почувствовала, как ее заливает знакомое тепло. Голубые глаза Филиппа сияли в свете свеч, в них пела нежность, доброта и веселость. Катрин тоже привыкла к нему, ее обожание сменилось чем-то более глубоким и уютным, хотя, когда он улыбался ей, трепетная неуверенность вновь вползала в душу.

Катрин поднесла к губам бокал, ее рука дрожала.

– Я хотела бы попросить священника приезжать в Вазаро раз в неделю и обучать детей сборщиков грамоте.

– Он не поедет. Говорит, обучение крестьян грамоте приводит их к недовольству своей судьбой, – сказал Филипп. – И я согласен с ним, Катрин. Какая им от этого польза?

– Знания всегда могут пригодиться.

Филипп покачал головой.

– Это ошибка.

– В таком случае я совершу ее. – Филипп нахмурился, и она поспешно продолжала:

– Я ценю ваше мнение, Филипп. Извините, если огорчила вас.

Выражение его лица смягчилось.

– Вам придется найти кого-нибудь другого, чтобы учить их.

– Нет необходимости делать это прямо сейчас.

– Только не поручайте это мне. У меня голова не приспособлена к учению, а уж к обучению других тем более.

«Между нами все снова хорошо», – с облегчением подумала Катрин.

– Никто не может делать все идеально. Зато вы великолепно управляете Вазаро.

– Потому что люблю его. – Глаза Филиппа встретились с глазами девушки. – Как и вы, Катрин. Я и не знал, как мне не хватало, чтобы кто-то разделял мою привязанность к Вазаро, пока вы не приехали.

Катрин кивнула. Вазаро и Филипп. Каждый день она узнавала о них что-нибудь новое и чудесное.

– Абсолютная эссенция. – Мишель торжествующе улыбнулся Катрин с другого конца маленькой лаборатории месье Огюстэна.

По его просьбе он принес из подвала кувшин с жасминовой помадой, подогрел его в закрытой посуде, развел переработанным спиртом, помешал и промыл помаду. Кувшин он отправил снова в подвал, чтобы остудить, а когда спирт отделился от помадного масла, вылил его в крошечную бутылочку.

– Понюхай. – Он сунул ее под нос Катрин. – Духи!

Запах был едким, резким, уже не нежным.

– Это не духи.

– Это эссенция. Как Вазаро – тоже эссенция. – Мишель пропустил пропитанный духами спирт через марлю, затем дистиллировал через перегонный куб на медленном огне. Еще меньше осталось светлой жидкости, и запах ее был еще более сильным и неприятным.

– Ужасно! – Катрин передернуло.

– Подожди. – Мишель осторожно отлил одну каплю в глиняный кувшин с квартой спирта и слегка помешал его.

– Жасмин! – Неожиданно вся комната утонула в аромате кустов цветущего жасмина.

– Видишь, как одно переходит в другое и образует круг: запах земли, цветы, их аромат, эссенция, и снова – запах.

– А Вазаро – абсолютная эссенция. Мишель кивнул.

– Тебе уже не так грустно из-за вытяжки, когда ты знаешь, что аромат рождается снова? Боль сделала его сильнее. – Он обеспокоенно смотрел на лицо девушки. – Ты понимаешь, Катрин?

– Конечно, Мишель. Сильнее, чем когда-либо. – Девушка ласково наблюдала за Мишелем, а тот запечатал крошечный флакон, осторожно отнес его к длинному столу месье Огюстэна и поставил рядом с такими же, ожидавшими старшего парфюмера.

Море сегодня было глубокого синего цвета, а горы высились так близко, что протяни руку, и ты сожмешь в горсти нетронутый снег, венчавший их вершины. Девушка прислонилась к огромной скале и прикрыла глаза. Такая красота тоже была абсолютной эссенцией, и Катрин становилось так легко от восхищения, что хотелось взлететь и парить в небе над морем, горами. Магические круги красоты прикасались ко всему, кто смотрел на нее.

– Почему ты перестал ходить на уроки к священнику, Мишель?

Мальчик пожал плечами.

– Мне он не понравился.

– Учиться – это хорошо. Ты должен был все равно продолжать заниматься у него, коль скоро месье Филипп согласился платить.

– Он все время говорил, что я дитя греха, а моя мать – шлюха.

Катрин почувствовала, как ее охватил гнев.

– Ты ведь ему не поверил?

– Нет, я знаю, что моя мать была цветочницей и грехов у меня не больше, чем у любого другого. Но мне это слушать было неприятно.

– Ты позволишь мне учить тебя? Я не такая умная, как священник, но…

– Ты гораздо умнее, потому что понимаешь цветы. – Мишель радостно улыбнулся. – Тогда я мог бы записывать смеси для духов, а не полагаться на месье Огюстэна.

– Приходи завтра вечером в усадьбу, мы начнем первый урок.

Краска удовольствия залила загорелые щеки Мишеля.

– Ты уверена, что месье Филипп тебе позволит?

– С какой стати ему возражать? Он сам сказал мне, что когда-нибудь твой «нос» окажется полезным для Вазаро. Мишель отвел глаза от Катрин и тихо сказал:

– Знаешь, он не любит встречаться со мной.

– Вздор.

Мальчик покачал головой.

– По-моему, я ему… неприятен.

Катрин удивленно посмотрела на Мишеля.

– Ты ошибаешься. – Тут ей вдруг вспомнилось выражение неловкости на лице Филиппа в то первое утро, когда они говорили о Мишеле. – Возможно, ему просто надо узнать тебя получше. Приходи в дом завтра в шесть вечера.

Сияющая улыбка прогнала хмурое выражение с лица Мишеля.