Я был на этой войне (Чечня-95, часть 1) - Миронов Вячеслав Николаевич - Страница 45

– Поехали! – я поднял свой пластмассовый стаканчик.

Остальные последовали моему примеру. Сдвинули свои «кубки», они прошелестели, темная жидкость коньяка в них заколыхалась, когда мы чокнулись. Опрокинул. Тяжелая, вязкая жидкость потекла вниз. Я зажмурился от удовольствия. Вот она дошла до желудка и начала там растекаться теплом. Принялись закусывать. Молча, без слов. Нечего говорить. Все уже определено, решено без нас. Можно написать рапорт и уехать домой, но такой мысли даже не возникало.

Мы быстро жевали, как только тепло начало в желудке проходить, я разлил остатки коньяка. Юрка быстро взял свой стаканчик:

– У нас что, просто пьянка? Пьем без тостов.

– Нет, мы просто ужинаем, но если хочешь что-то сказать, то говори, но покороче, а то коньяк горячий, а тем более водку, я не пью.

– Я предлагаю выпить, – начал Юра, – за то, что Бог нам помогал раньше. Я хочу выразить общую надежду, что удача нас не оставит и мы выберемся из этого пекла…

– Чтобы через пару лет попасть в новое… – перебил и продолжил я.

– Может, и попадем, но сейчас, а может, и через день, нам предстоит идти на Минутку, и поэтому, Господи, пошли нам удачу. За удачу!

– Юра, ты служишь в армии?

– Ну и что?

– А то, что в армии единоначалие и субординация, а ты, минуя командира, напрямую обращаешься к Богу. За это можно получить взыскание.

– Пошел на хрен, идиот! – Юрка выдохнул и опрокинул, выпил коньяк.

Мы с Пашкой тоже опрокинули. В голове что-то зашумело. Неужели хмель появился?! Это здорово. Я боялся спугнуть это чувство и сидел, не шелохнувшись. Наступило легкое опьянение, оно нарастало и нарастало.

– Слава, ты что? – испуганно спросил Юра.

– Ничего, – я нехотя открыл глаза, – гад, ты мне хмель спугнул.

Голова стала абсолютно ясной и чистой:

– Тьфу на тебя. Тьфу на тебя три раза.

– Чего спугнул? – недоуменно спросил напарник.

– Чего-чего, – передразнил я его, – хмель, гад, спугнул ты мне. Я сижу и чувствую, как начинаю пьянеть, а тут ты лезешь со своими вопросами.

– Я смотрю, что ты сидишь и как кот, который гадит, в одну точку уставился, а потом и вовсе закрыл глаза. Ну, думаю, может, поперхнулся. Извини, что кайф тебе сломал. Может, еще догонишь?

– Хрен его догонишь, – досада меня разбирала, – но можно попробовать, наливай.

Я взял бутылку водки, которую Пашка вначале поставил на стол, и разлил по стаканам. Мы с Юркой не закусывали. Может, после смешения водки с коньяком удастся немного опьянеть. Я встал, держа стакан с водкой.

– Третий тост.

– Третий, – подхватил Юрка.

– Третий, – эхом отозвался Пашка.

Немного постояв молча, мы почти одновременно выпили и, не закусывая и не запивая, сели на свои места. Молча, не торопясь начали закусывать.

– Это правда, что в лоб будем Минутку брать? – спросил Пашка с набитым ртом.

– Правда, сынок, правда, – ответил я. Я знал, что он терпеть не мог, когда его называли «сынком». Пашка взвился:

– Какой я вам сынок! У меня у самого вот будет сынок.

Подумал и добавил:

– А может, дочка. А вы – «сынок, сынок».

– Так, Паша, сынка сделать большого ума не надо – это десятиминутное дело, а потом всю жизнь мучайся. Вот из тебя, как ни старались, а так человека и не сделали.

– Почему не сделали? – Пашка уже весь ощерился.

– Пьешь много, нам хамишь. А мы к тебе как к родному. Надо воспитывать. Как думаешь, Слава?

– Да, – я подхватил, – пора переходить к радикальным средствам. Ты какого хрена в эшелоне караул напоил? Пьяный часовой, да еще с оружием – преступник. Значит, ты пособник.

– Какой пособник?

– Обыкновенный, в тридцать седьмом приписали бы тебе диверсию и к стенке по законам военного времени. И пломбу свинцовую в затылок, – я коснулся пальцем его затылка, куда обычно стреляли при расстреле. Тот дернулся.

– Шутки, Вячеслав Николаевич, дурацкие.

Я закурил. Юрка и Пашка последовали моему примеру.

– Значит, так, Паша, – начал я, – пока нас не будет…

– А куда вы денетесь? – перебил меня Павел.

– В подвале будем сидеть, – огрызнулся я. – Не перебивай старших. С войсками, скорее всего, пойдем. Ты, сукин сын, отвечаешь головой за машину. И за все, что в ней находится. Если что, то… – я остановил жестом Пашку, который пытался меня перебить, – если что, то передашь вещи семьям. Ты понял? А за машину голову сниму и скажу, что так было. Ты все понял?

– Да понял, понял. Вы мне уже это в сотый раз говорите. У вас-то и вещей, кроме грязных носков, ничего и нет.

– Вот ты их и постираешь.

– Еще чего, – Пашка фыркнул.

– Постираешь, постираешь, будешь нас вспоминать и, обливаясь слезами, постираешь.

– Если и буду обливаться слезами, то только потому, что вонь от ваших носков будет глаза есть.

– Паша, – вмешался Юра, – у нас уже своеобразный ритуал: когда предстоит серьезное дело, то мы тебе наказываем, что сделать с нашим вонючим бельем. Но так как тебе с ним неохота возиться, то ты усиленно молишься за нас, и Бог, услышав твои молитвы, охраняет нас, тем самым спасая тебя от неблагодарной работы – стирать наши носки. Кстати, а ты не забыл, как пахнут наши носки?

– Вот еще! Я когда «молодым» был, дембелям носки не стирал, а вам и подавно не буду, – Пашка уже буквально кипел.

Его злость нас раззадоривала.

– Паша, ты же знаешь, что когда человек умирает, то последняя воля – закон. Слышал?

– Ну?

– Так вот, – голос мой стал торжественный, – наша последняя воля с Юрием Николаевичем, что когда помрем, чтобы ты постирал наши носки, погладил их и передал семье. По паре от каждого можешь оставить себе. На память. Можешь повесить на ковер над кроватью.

– Так вы еще не помираете.

– А вдруг…

– Ничего я не буду вам стирать! – Пашка стал угрюмым и насупился.

– Ладно, Паша, мы пошутили. Не обижайся. Лучше разлей остатки, – сказал Юра.

Пашка повиновался и аккуратно разлил оставшуюся водку по всем трем стаканам. Все долго ждали, пока он не перестанет капать последние капли в свой стакан. Все про себя считали.

– Двадцать две, – сказал Юра, нарушив тишину.

– Я слышал, что можно из любой бутылки тридцать три капли выжать, – вмешался я.