Я был на этой войне (Чечня-95, часть 1) - Миронов Вячеслав Николаевич - Страница 83

У всех сразу прошла золотая лихорадка. Вынесли трупы на улицу. Десантники и пришлая «махра» ушли к своим. Мы остались на месте. Пошли вниз, в подвалы.

Подвалы Государственного банка независимой Республики Ичкерия располагались под всем зданием. В одном месте подвал был «двухэтажным». Освещая себе путь самодельными факелами, спустились вниз. Шли медленно. Духи могли оставить нам любой сюрприз, любую подлянку. С них станется. Всюду видны следы поспешного бегства. Брошеные развороченные ящики, коробки, из некоторых наполовину высыпались деньги образца 1991 года. Пустые и набитые инкассаторские сумки. Впереди идущий радостно закричал и начал копаться в коробке. Все подошли поближе. Из двух полуразорванных коробок торчали перевязанные резинками и бумажными лентами пачки долларов. При тусклом, неверном свете факелов эти две коробки, битком набитые вожделенными зелеными деньгами, казались чем-то вроде невероятной удачи. Доллары, доллары! Это – обеспеченная жизнь, это квартиры, машины, хорошее образование для детей. Доллары, доллары!

Сразу стало тесно вокруг коробок. Толкая друг друга, все подбежали к этим коробкам. Начали расхватывать. Брали по пачке, по две. Выдергивали банкноты, пытались рассмотреть при плохом освещении на просвет, мяли их, тискали, нюхали. Доллары! Вот за это стоит воевать! Это как награда за все перенесенное! Заслуженная награда. И не надо ни орденов, ни медалей. Вот она, наша награда! Все были возбуждены. Но тут один боец закричал:

– Мужики! Они же красятся!

– Брось. Ты что выдумываешь?

– А точно, красятся! Вон пальцы зеленые!

– Они у тебя по жизни грязные!

– У самого грязные! Плюнь на банкноту и потри!

– Точно красятся! Тьфу, ты…

– Это же надо! А я уже и губу раскатал. Думал, что хоть сейчас повезло, и буду как человек жить. Хрен! Тьфу! Гребаные чечены, не могли пару коробок настоящих баксов оставить!

– Уроды!

– Что с ними будем делать?

– Что, что! Задницу подтирать!

– Зеленая будет.

– Значит, спалить их. Да и хрен с ними!

– А может, можно что-нибудь сделать? – раздался робкий голос из темноты.

– Сделай, лет пять тюрьмы получишь.

– Так что, палить?

– Давай, родной, запаливай!

– Давайте проверим, а вдруг там пара пачек есть настоящих!

– Давайте проверим!

И тут же начали рвать коробки, разрывать пачки, ощупывать, мусолить банкноты. Единственное, что не делали, так это не лизали их. Если бы имело смысл, то, как раньше проверяли деньги, и надкусывали бы. Проверенные фальшивые пачки летели в общую кучу. И вот от факела очень неохотно занялась куча с фальшивыми долларами. Медленно, чадя, потрескивая, распространяя вонь горелой бумаги и краски, куча загорелась. Не было в этих коробках ни одного настоящего доллара.

Странно, подумал я, еще каких-то семь-десять лет назад я готовился к войне со страной, где доллары являются национальной валютой, а сейчас я с радостью готов их заполучить. Так за что же я здесь воюю? За доллар? За идею? За Родину? Не знаю. Но то, что мы проиграли третью мировую войну – это уже свершившийся факт. Проиграли, не открывая боевых действий. Нас победили с помощью этого самого доллара. Он наш Бог, наш Главнокомандующий, из-за него началась эта война. И не помогли наши танки, которыми заставлена площадь, равная, пожалуй, территории Франции. Не помогли и наши ракеты с ядерными боеголовками. Наши правители стараются вывезти этот самый доллар за границу. А это означает, что Россия, великая, могучая, неделимая им не нужна. Получив свою долю «зелени», они готовы отбыть. Детей своих уже обучают за границей, а мы здесь загибаемся в этой холодной, сырой, простреливаемой и продуваемой всеми ветрами Чечне! За что, Господи! За что?

Пока смотрели на догорающую кучу фальшивых долларов, как на сгорающие наши надежды, бойцы принесли шесть мешков с пятидесятитысячными купюрами. И опять, с надеждой, но уже без прежнего рвения начали рассматривать их. Но, к сожалению, даже при поверхностном осмотре было обнаружено, что бумага, на которой отпечатаны эти фальшивки, не выдерживает никакой критики. Такое ощущение, что у духов не нашлось никакой бумаги, кроме оберточной, для этих денег. И опять летит в костер очередная порция наших надежд и чаяний. Костер вспыхивает, и огонь уже ярче и веселее горит.

– Смотри, а наши-то горят лучше, чем баксы!

– Так они же деревянные!

– Точно, деревянные!

– Ладно, пошли дальше.

– Пойдем посмотрим, зачем наши разбомбили местное министерство финансов, и на кой черт им понадобилось разбивать Госбанк.

– Как зачем? Для того чтобы сжечь документы по махинациям!

– Ты здесь в здании хоть один документ видел?

– Нет. Только чистые бланки.

– Вот то-то и оно. Духи все документы вывезли, не знаю, правда, удался ли им этот фокус с Минфином, но похоже, что они долго будут еще шантажировать наших правителей. А мы, как собаки, будем выбивать духов отовсюду, чтобы только найти эти документы.

– Похоже, что так. А что делать?

– А кому сейчас хорошо?

– Что это?

– Деньги. Что еще ты хотел найти в Госбанке?

– Точно. Деньги. Но старые деньги. Деньги образца девяносто первого года. Что с ними будем делать?

– Как что! Давай наберем и используем для растопки печей. Нам еще ночевать в этом здании. Вот и будем греться у костра из миллионов! Тебе когда-нибудь приходилось греться у костра из многих миллионов?

– Нет.

– И мне тоже. Вот и погреемся!

– Мне нравится!

– А то!

Всем присутствующим эта идея понравилась. Потащили на выход мешки с деньгами, вышедшими из обращения. Теперь все были пусть не настоящими, так хоть мнимыми миллионерами. Могли позволить себе погреться у костра, где сгорали деньги. Попутно можно помечтать, отвлечься от реалий.

А реалии были таковы: при взятии здания Госбанка мы потеряли около пятидесяти человек. Убитыми, ранеными, пропавшими без вести. Вместе с первым штурмом Минутки, неудачным переходом и взятием банка получалось что-то около трехсот человек. Дорогая плата. Многое было неизвестно. Было неизвестно местонахождение нового командира, который бросил нас. Многие бойцы пропали, искать их никто и не пытался. Не было ни сил, ни средств. Накатилась бешеная усталость. Не хотелось ничего. Было одно желание – поесть и в тепле лечь спать.