Физиологическая фантазия - Елистратова Лола - Страница 12

– Короче, я отсниму эту гравюру, ладно? – спросил Марк.

Доктор неопределенно пожала плечами, и он стал снимать рамку со стены.

– Между прочим, – сказал Марк, разложив на столе лист с изображением старухи и девочки, – есть еще одна интересная деталь, которая отсутствует в сказке Перро. Когда волк встречает Красную Шапочку в лесу, он предлагает ей две дороги. Но это не путь добродетели и путь греха, которые подразумевал Перро. В народной интерпретации это называется «дорога булавок» и «дорога иголок».

Сердце у Тани екнуло. Мало ей страшного образа старухи, которая невесть откуда возникла в доме Фаусты два дня назад, – вся сцена в подробностях всплыла у Тани перед глазами во время рассказа Марка. А при последних его словах на ум пришла, к тому же, и иголка, случайно утопленная в умывальнике – глазное копье или, как говорят косметологи, «игла Видаля». Затонувшая иголка словно впилась в Танино тело и колола, не отпуская, – до того ее душу смущали Марковы истории.

– Про повзрослевших девушек в деревнях говорили: «Они собирают булавки», – сказал Марк. – Это значило, что им доверяли шитье, они переходили в другой социальный статус, могли ходить на танцы и заводить кавалеров. Для привлечения женихов они бросали булавки в воду. Впрочем, кажется, я вам уже это рассказывал...

Марк осекся и взглянул Тане в глаза. Девушка покраснела. Доктор кашлянула.

– А что же иголки? – спросила она.

– В иголке главное – это идея дырки. Символ потери девственности или, по-современному, путь греха, на который вступает Красная Шапочка, когда ложится в постель с волком и начинает к нему приставать: почему у тебя это большое, то большое...

Марк ухмыльнулся и занялся фотографированием второй гравюры.

– Что-то ты совсем нам голову заморочил, – сказала Фауста. – То тигр у него Жеводанский с гиеной по Москве бегают, то девочка кровь у бабушки выпивает. Тебе бы не диссертацию писать, а триллеры. Наговорил к ночи всякой дряни...

– Все, больше не буду, – Марк собрал вторую гравюру, с которой управился значительно быстрее, чем с первой, и повесил ее на место. – Ну что, спасибо. Не смею вас больше задерживать.

– Спокойной ночи, – бесстрастно сказала Фауста.

Марк кинул вопросительный взгляд на Таню, но, как бы той ни хотелось пойти вместе с ним, она не посмела и сделала вид, что ничего не замечает. Тогда он вздохнул, произнес еще раз: «Спасибо. До свиданья» и ушел.

Прежде чем уйти домой, Таня выждала еще добрых пятнадцать минут. Ей не хотелось раздражать Фаусту Петровну пустыми подозрениями: та и без нее была в прескверном настроении. Не сказав Тане ни слова, ушла в спальню и стала сюсюкать с живоглотиком:

– Ах ты мой марлипусик... Опять кушать хочешь? Собака ты злая... гиена ненасытная...

А потом вдруг резко закричала:

– А ты иди отсюда! Слышишь, вон! Вон, я кому сказала!

Такое ощущение, что она кричала это не марлипусику, а кому-то еще. Но кроме доктора, Тани и кота в квартире больше никого не было.

Таня хотела было спросить, в чем дело, но из спальни доносились какие-то странные звуки: шарканье, покашливание.

«Пойду-ка я лучше домой, – подумала девушка. – Фауста Петровна, наверно, уже и думать забыла и про меня, и про Марка».

Приняв решение, она направилась в переднюю, но вдруг остановилась, словно застыв. Она неподвижно смотрела на приоткрытую дверь гардеробной комнаты: там, в глубине, перед зеркалом стояла та самая старуха в корсаже и чепце с фатой. На локте у старухи висела Маркова сумочка. Морщинистое лицо искажал сильный гнев, а недобрые карие глаза следили из зеркала за девушкой. Она пришла – та самая третья, старуха, бабушка, без которой жизненный цикл Тани и Фаусты был бы неполным. Пришла и ждала, когда девочка поднимет руку и постучит в ее дверь: тук-тук.

Таня так растерялась, что даже и не знала, что сделать: то ли заплакать со страху, то ли заорать: «Вон! Вон!», как только что кричала Фауста. Почти бессознательно она махнула на старуху пальцами, копируя любимый жест доктора, и с той произошла удивительная метаморфоза. Старуха вдруг встрепенулась, запрыгала, стала задирать юбку, путаясь в подоле длинной рубашки страшными подагрическими ногами, и пошла на Таню с гортанным подвыванием:

– Съешь меня, девочка. Съешь меня.

– Уйди, уйди! – завизжала Таня и что есть сил бросилась к выходу.

Не помня себя, выскочила из квартиры, вбежала в лифт, спустилась на первый этаж. От пережитого страха она не очень понимала, что происходит, где находится, поэтому не обратила особого внимания ни на темный берег озера под косогором, ни на деревья, мимо которых обычно старалась проскочить как можно быстрее. Сейчас она шла медленно, еще во власти странной сцены в гардеробной, и не заметила, как из тени деревьев выступила высокая мощная тень и уверенно направилась к ней. Вздрогнула она только тогда, когда кто-то резко схватил ее за плечи.

Таня обернулась и увидела два ряда зубов, блеснувших в свете фонаря.

Глава шестая

ПИЛЕНИЕ И РУБЛЕНИЕ

– Xa-xa-xa, – рассмеялся Марк. – Ты что, испугалась меня?

– Вы... ты... – бормотала Таня. – Да ты с ума сошел! Я чуть не умерла от испуга.

– Ну извини. Я не хотел, – смутился он. – Я, наоборот, специально ждал тебя, хотел проводить.

Фонарь хорошо освещал его лицо: такое же милое, умное и открытое, как и раньше, светлые волосы, над которыми Фаусте померещился маленький симпатичный нимб. Но сколько бы Таня ни пыталась взглянуть прежними глазами на это лицо в интеллигентных круглых очках, она видела только большие белые зубы, животную мужскую силу, выступавшую из-под маски интеллектуала. Выскочил из кустов, как настоящий волк. Впрочем, логично: после явления бабушки возникновение волка было неизбежным. Только куда дальше пойдет эта сказка? Мысль о том, что сейчас может последовать, и притягивала, и отталкивала одновременно. Ничего не сказав, девушка повернулась и пошла в сторону метро.

Марк зашагал за ней.

– Я не хотел тебя пугать, честное слово. – Они уже шли по мосту, и ветер, прилетавший от чистых, дул им в спину. – Не обижайся, а? Не будешь обижаться?

– Не буду, – согласилась Таня.

– Тогда поцелуй меня, – выпалил он. С Таней молодой человек мог почувствовать себя на высоте, не то что вчера с Фаустой, от которой пришлось спасаться позорным бегством.

– Это еще с какой стати?

– Чтобы доказать, что ты не сердишься, – он развернул ее к себе, наклонился и хотел поцеловать в губы, но Таня отвернула лицо, и поцелуй пришелся где-то между щекой и шеей. За первым поцелуем последовал второй, потом третий, даже платок у Тани на шее развязался и скользнул вниз. Марк на лету поймал его и отдал девушке:

– На, держи свою красную шапочку.

– Перестань немедленно, – сердитым шепотом сказала Таня, забирая платок и поправляя волосы. – Мы же на улице, посреди моста, люди смотрят.

– Подождем до того места, где никого не будет? – немедленно отреагировал он. Он чувствовал себя настоящим героем. Ему хотелось, чтобы она видела в нем как минимум Казанову, и он играл роль волка-соблазнителя с большим энтузиазмом, хотя, в сущности, это была совершенно не его роль.

– Что-то ты слишком смелый для ученого, – заметила Таня, зайдя в метро.

– Видишь ли, я ученый, который изучает странные вещи, – ответил он, проходя вслед за ней к эскалатору. – И эти вещи, наверное, на меня влияют.

– То есть на тебя влияют волки-оборотни? Или история про Красную шапочку?

– Волк действительно занимает странное место в сказке о Красной шапочке, – сказал Марк, не отвечая напрямую на поставленный вопрос. – В каком-то смысле он выступает в роли дирижера в истории о девочке, которая пожирает свою бабушку: ведь именно волк съедает и ту, и другую и укладывается с обеими в постель, что в данном случае тоже означает «сожрать». То есть получается, что волк плохой. Как ты считаешь?

– Конечно, волк плохой, – ответила Таня. Ответила так быстро, что любой осторожный человек заподозрил бы фальшь в этой слишком уж невинной фразе. Но Марк был чрезмерно увлечен своей мужской игрой в превосходство.