Физиологическая фантазия - Елистратова Лола - Страница 13

– Как бы не так! Напоминаю тебе, что перед этим девочка съела груди своей бабушки-старушки и выпила ее кровь из бутылки. Когда волк приглашает ее лечь в постель, она охотно раздевается и ложится к нему, да еще и спрашивает: «Бабушка, почему у тебя такие большие руки?» и так далее.

– То есть бедный волк не виноват? – почти иронично спросила Таня. – Он просто играет служебную роль в конфликте между женщинами?

Марк не захотел отвечать однозначно. По сути, ему было все равно, что говорить, лишь бы Таня продолжала смотреть на него широко открытыми глазами. Марк видел в них восторг и восхищение, хотя, на самом деле, кто скажет, что могло таиться в таких непрозрачных карих глазах: то ли черт, то ли черта...

– Не знаю, не знаю. Волк – это слишком древний персонаж, чтобы его интерпретировать однозначно, в духе сказки Шарля Перро, – сказал он значительно. – С позиции современной цивилизации, стыдливо умалчивающей о базовых физиологических процессах, волка понять нельзя: он прячется, носит маску, надевает чужие шкуры. Но тем не менее он всегда присутствует в те моменты, когда происходят принципиально важные повороты в женской жизни Красной шапочки.

Несмотря на поздний час вагон метро, в котором ехали Таня и Марк, был битком набит. Молодые люди стояли лицом к лицу, почти прижавшись друг к другу; она держалась за отворот его куртки, чтобы не упасть при толчках поезда, он положил руки ей на талию. Когда поезд в очередной раз качнуло, Таня сказала:

– Какая же всегда толпа на этой ветке, ужас просто! Как построили наземное метро в Бутово, так просто ездить стало невозможно. Смотри, как поздно, а сколько народу!

– И очень хорошо, – ответил он, улыбаясь. – Молодцы, что построили продолжение ветки в Бутове. Я бы предпочел, чтобы было еще теснее, – и слегка сжал ее талию.

Ей бы полагалось смутиться, как образцовой девственнице из сказки Перро, которая обнаруживает, что приличный ночной провожатый оказался плутом, соблазнителем-волком. Но, видно, она была из породы древних Красных шапочек, которые охотно укладываются рядом с волком и начинают к нему приставать: почему у тебя это большое, почему то большое. Марку даже показалось, что, воспользовавшись рывком поезда, она сама еще сильнее прижалась к нему. Но все-таки, наверное, показалось, потому что она сразу же отстранилась и заявила:

– Пожалуй, я бы посидела.

– Ты что, не видишь, какая давка? Вряд ли здесь можно сесть.

– Подумаешь, – ответила Таня. – Я спокойно могу сесть, если захочу, – и уставилась на сидящую перед ней девушку. Минуты через две та поднялась и стала протискиваться к двери из вагона; Таня села на ее место.

– Как это тебе удалось? Почему? – удивился Марк.

– Потому что бензол-бензоат, – сказала Таня, ощущая себя почти Фаустой. Впрочем, именно эту, самую, на Танин взгляд, привлекательную сторону ее личности, стремящейся к слиянию с кумиром, Марк упорно не хотел замечать, поэтому Таня вильнула в сторону: – Расскажи дальше про волка.

А что еще скажешь? – пожал плечами Марк. – Я только могу повторить, что роль волка принципиально различна в сказке Перро, дожившей до наших дней, и в ее архаических, народных вариантах. В первом случае волк выступает как искуситель девочки, и из сказки следует мораль: «Девочки, берегитесь волка». Народная мифология, которая всегда закручена вокруг чистой физиологии, исключающей любую мораль, фокусирует внимание на женских функциях, на переходе сексуальной силы от бабушки к девочке. Если бы нам надо было сформулировать мораль, вытекающую из такой сказки, это было бы: «Бабушки, берегитесь девочек». Другое дело, что такие сказки никогда не печатались в книжках и остались жить только в ущельях Жеводана.

– А почему? – спросила Таня.

– Новое время, начавшееся в XVII веке, то есть в период написания сказок Перро, заменило историю о бабушке на историю о волке. История о волке проще, понятнее. Современная цивилизация не приемлет правдивого рассказа о девочке, которая идет по дороге иголок и сжирает свою бабушку. Это слишком страшно. То ли дело: прехорошенькая Красная шапочка и нехороший волк, да и то ему можно распороть живот и извлечь оттуда целехонькую бабушку...

За разговором не заметив, как доехали, молодые люди вышли из метро и направились к дому, где Таня снимала квартиру. Фонари не горели, было совсем темно, и в какой-то момент девушке показалось, что она потерялась.

– Подожди, – сказала она, останавливаясь. – Я что-то никак не соображу, куда поворачивать.

– Если бы мы были в сказке, – продолжил Марк тоном, который, как он уже знал, производил на Таню сильное впечатление, – я бы сказал: «Поворачивай налево, это самый короткий путь».

– Ага, а сам бы побежал направо и оказался там быстрее меня?

– Ну уж нет. Мы не в сказке, и я пойду с тобой, – сказал он и обнял ее за плечи. В это время Таня неожиданно увидела дверь своего подъезда: они стояли прямо перед ее домом, но из-за переполоха со старухами и волками она умудрилась его не узнать.

– Собственно, и поворачивать-то никуда не надо, – проговорила она. – Вот мой дом. Мы пришли.

– Тебя ждут? – спросил он.

– Нет, я живу одна. Снимаю квартиру.

– А ты не хочешь пригласить меня на чашку чая?

– Нет, – ответила Таня. – Поздно уже, завтра приемный день, рано вставать. – Но в ее тоне явно слышались классические нотки: если девушка говорит «нет» – это значит «может быть», а если «может быть» – это значит «да». А если «да» – то она больше не девушка. Но Таня как раз была девушкой: в этом-то и заключалась основная сложность. По крайней мере, для нее самой.

– Ну пожалуйста, – протянул Марк. Он держал ее за плечи и, кажется, не собирался отпускать. Он явно услышал в Танином «нет» отголосок «может быть».

– Ну, может быть, – сказала Таня. – А лучше бы нам встретиться завтра вечером.

– И завтра вечером тоже, а как же, – тут же ответил он.

Таня смотрела на него и размышляла, как ей поступить. С той минуты, как в свете фонаря она увидела два ряда его больших зубов, примитивная мужская сущность Марка выступила перед ней на первый план, заслонив утонченный образ интеллектуала в круглых очках. И сам он явно старательно играл в эту игру, изображая самца-соблазнителя. Вот только одного он не знал: что завершить эту игру будет совсем не просто.

Он не знал, а Таня знала. И иногда ей даже становилось стыдно, что она сейчас затащит его в омут женской физиологии, в тяжелую и вечную цикличность, замкнутую в неизменных переходах от молодости к старости и обратно. Вот ведь, сам же рассуждает о том, что волк играет сугубо служебную роль в кровавой драме, разыгрывающейся между женщинами разных возрастов, и сам же лезет в это хлюпающее, чавкающее болото, которое в конце концов засосет его с головой.

Тане было почти жаль Марка, которому придется лишить ее девственности. Он явно заслуживал лучшей участи. Но то, что жило глубоко в ней, на самом дне непрозрачных карих глаз – темное, аморфное, то ли черт, то ли черта, – уже знало, что оно никуда его не отпустит. Это темное и глубокое – вечное – было сильнее Таниной юности и неопытности, сильнее ее дружеских чувств к нему, сильнее восхищения его рассказами. Оно было самым главным, основой физиологического цикла перевоплощений, как корень «бенз», общий для всех производных. А Марк вовсю старался, уговаривая ее.

– Давай я хотя бы провожу тебя до квартиры, – говорил он. – В подъезде темно, страшно. Вдруг там маньяк какой-нибудь прячется?

Таня опять ничего не ответила и пошла вперед. И он, не дождавшись ее ответа, шагнул за ней в отворившуюся дверь подъезда. А в лифте снова обнял ее и попытался поцеловать:

– Я тебе совсем не нравлюсь?

– Нравишься.

– Тогда в чем же дело? Пригласи меня в гости.

В голове у Тани внезапно всплыло воспоминание об игрушечном Гарри Поттере в круглых очках, лежавшем у Фаусты в спальне на подоконнике, рядом с этажеркой, на которой были выставлены коллекционные куклы. В тот день она взяла игрушку в руки и случайно нажала на какую-то скрытую пружинку – кукла задвигалась и попросила позвать ее в гости.