Джим Моррисон после смерти - Фаррен Мик - Страница 81

– Диснэйлэнд, поэт?

Вергилий улыбнулся с довольным видом, словно мудрый учитель, который гордится способным учеником, хотя, может, он просто хотел польстить Доку и таким образом обеспечить себе дополнительные чаевые.

– Можно сказать и так. Для нас, живущих здесь постоянно, Ад – это даже не место, а скорее некое автономное бытие. Кто-то может к нему приспособиться, кто-то – нет. Кто не может, тот погибает.

Джим ухватил только самый конец дискуссии.

– То есть Ад, как и всё остальное, подвержен энтропии?

И тут Джим увидел такое… Он замер на месте с отвисшей челюстью. Даже среди немыслимого разнообразия женщин в этом голубом вестибюле она сразу же выделялась из всех. Не человек, но и не что-то иное. Скорее, персонаж из комикса, сошедший со страниц книжки и обретший объём. Она плыла в воздухе где-то в футе от пола – как голограмма или как вызывающий призрак в своём сверкающем красном наряде. Но Джим обалдел по другой причине. Хотя лицо и фигура у этой странной рисованной женщины были стилизованы под традиционную графику комиксов, он узнал её – то есть, наверное, не её, а модель, с которой её рисовали. Он изумлённо вздохнул:

– Сэмпл Макферсон.

Док обернулся к нему:

– Что?

И тут фигура пропала. Просто исчезла. Раз – и нету.

Джим растерялся:

– Она только что была здесь…

– Где?

– Да вот здесь. А теперь её нет.

– Добрый тебе совет, мой мальчик, не забивай себе голову этой леди. Хотя бы пока мы здесь.

– Да я даже о ней не думал. Она просто возникла, словно ниоткуда, а потом исчезла.

Вергилий тоже вставил своё веское слово:

– Здесь часто являются призраки. И ваш друг абсолютно прав: незачем забивать себе голову. Она исчезла и больше уже не вернётся.

Взгляд у Джима застыл.

– При всём моём к вам уважении, поэт, я думаю, она ещё появится. Мы тут с Доком не так давно заглянули в будущее, и она была там. В главной роли.

Похоже, разум Короля Ящеров был настолько обширен и при этом свободен – свободен, в смысле, не занят, то есть, наверное, занят, но, как говорится, «не на полный рабочий день», – что умудрялся вмещать в себя и гостей, и совершеннейших незнакомцев, и гостей-незнакомцев. Очевидно, некоторые из них понастроили свои собственные виртуальные миры в промежутках между системными трактами в сознании большого зверя. Единственное, чего Сэмпл никак не могла понять, – почему пейзаж, раскинувшийся перед ней, был исполнен в той же анимешной японской традиции, что и её новый облик. В чём здесь прикол? Да, после выхода фильма Годзиро стал как бы эмблемой Страны восходящего солнца, но Сэмпл почему-то была уверена, что дело не только в этом. Как бы там ни было, ей надо войти в этот новый рисованный мир – если, конечно, она не хочет навечно застрять у Годзиро в глазу. Оставалось только надеяться, что когда она выйдет туда и осмотрится на месте, то разберётся, что здесь к чему. Но как только Сэмпл переступила через порог, сразу же начались новые странности.

Реальность как будто раздвоилась. Возникло стойкое ощущение паления, как будто у неё под ногами разверзлась бездна, и Сэмпл показалось, что она пребывает в двух мирах одновременно. Да, она вроде бы вышла в мультяшный мир, но в то же время она оказалась в огромном и гулком зале, где был приглушённый голубой свет и какие-то движущиеся фигуры, вкрадчивый шёпот и ровный гул мощных машин. И за тот краткий миг, пока она пребывала в этом голубом мире, она успела заметить парня в чёрных кожаных джинсах и белой рубашке, с кудрявыми тёмными волосами и напряжённым взглядом. Он тоже увидел её и застыл в изумлении. Она узнала его: он был с ней в той странной эротической иллюзии, которую Сэмпл пережила в постели Анубиса, первый раз занимаясь с ним сексом.

А потом голубой зал пропал, портал закрылся, и видение оборвалось. Сэмпл даже немного расстроилась. Тот мир был гораздо живей и забавней этих мультяшных пейзажей, а интересней всего – молодой человек. Но Сэмпл знала, что вернуться туда у неё не получится, тем более что она уже начала сомневаться, а было ли что-то или ей померещилось. Её ждал новый мир, и надо было туда войти. В общем-то выбора у неё не было. Открытая дверь недвусмысленно намекала, что её приглашают туда. Почти от самой двери начинался мост из какого-то белого и непонятного мультяшного материала – он изогнулся высокой аркой над широким горным ущельем, стенки которого были выложены шестиугольными каменными кристаллами, выполненными в том же стиле, что и новый рисованный облик самой Сэмпл. Художник, который все это рисовал, явно был одержим навязчивым стремлением к нагромождению деталей. Скажем, просто гор ему – или ей – было явно недостаточно. Он не пожалел времени и труда, чтобы украсить скалы сплошными сотами из полупрозрачных шестиугольных кристаллов, так что все это смутно напоминало футуристический индейский посёлок.

На дне ущелья текла мультяшная речка в хлопьях белой пены, местами затянутая туманом. Над рекой, презрев все законы земного притяжения, парили какие-то странные штуки из металла и пластика – вроде космических кораблей с большими телеэкранами по бокам. На экранах улыбались кукольного вида японки и бежали длинные надписи, опять же на японском – видимо, это была реклама каких-то непонятных товаров и непостижимых политических философий. Сэмпл поняла, что ей надо пройти через мост. Мост представлял собой элегантную арку и явно предназначался для пешеходов, хотя на нём не было ни перил, ни балюстрады-то есть вообще никаких защитных ограждений. Похоже, это был вызов, который Сэмпл надо было принять, чтобы войти в тот мир. Вообще-то Сэмпл жутко боялась высоты, они с Эйми обе боялись высоты, ещё в земной жизни. И этот страх, как ни странно, сохранился в Посмертии. При других обстоятельствах Сэмпл бы ещё крепко подумала, стоит ли переходить этот мост, и скорее всего решила, что не стоит; она даже нашла бы себе оправдание в виде своих новых сапог на шаткой высокой платформе, к которой ещё не привыкла. Но сейчас в голове был какой-то туман – мультяшное помутнение, как она это называла, – и Сэмпл даже не боялась, что может упасть; единственное, что её почему-то волновало, – если она всё-таки упадёт, то будет падать, согласно законам Ньютона, со скоростью тридцать два фута в секунду в квадрате, или значительно медленнее и безопаснее, как койот в мультиках про роуд-раннера, вечно срывающийся с каких-то высот, но остающийся при этом целым и невредимым.

Сэмпл ступила на мост – ноги дрожали, но всё-таки не так сильно, как она опасалась, – и даже отважилась глянуть вниз. Речные волны в стилистике Хокусая[46] и декоративные рощицы из сосен и кипарисов казались такими далёкими – до них, наверное, была целая миля, если не больше, но Сэмпл совсем не было страшно. В своём невозмутимом мультяшном спокойствии она безо всяких проблем дошла до середины моста, хотя пустота под ногами всё-таки отзывалась в душе тревогой. Всё-таки когда Сэмпл перешла через мост, она вздохнула с облегчением. Она почему-то решила – хотя ни за что не сумела бы объяснить почему, – что здесь одна. И кроме неё, и этом мире нет ни единой живой души. Может быть, этот странный графический мир в мозгу Короля Ящеров был создан специально для неё? Так что, когда ей навстречу вышли три крошечные девушки, она удивилась не столько их необычному росту – дюймов восемнадцать, не больше, – сколько тому, что здесь всё-таки есть и другие рисованные обитатели.

– Добро пожаловать, Сэмпл Макферсон. Он ждёт тебя в куполе.

Они были совсем одинаковые, эти крошки-гейши: одинаковые кукольные мордашки, одинаковые кимоно, розовые с голубыми цветами. Сэмпл рассудила, что это, наверное, сестры тех крошечных девочек, которые пели для Мотры в фильмах-ужастиках про чудовищ.

– Откуда вы знаете, как меня зовут?

– Он велел нам тебя встретить и проводить.

– Он – это кто?

– Он знает названия и имена всех и вся. Он отмечает полет воробьёв.

46

Хокусай (Кацусика Хокусай (1760-1849 или 1870). японский живописец и рисовальщик, мастер цветной ксилографии. Представитель школы укие. Произведения Хокусая отличаются реалистической конкретностью, динамичным рисунком, чистым насыщенным цветом.