Чингиз-Хан - Ян Василий Григорьевич - Страница 100

Женщина ударила по рукам тех, кто потянулся к сухарям, и стала по очереди класть детям в рот крошки. Она рассказывала:

– Ворвались они... эти страшные люди, закутанные в овчины... Скакали повсюду на небольших лошадях и забирали все, что только замечали... Они убили моего мужа, — он хотел оградить семью... Они схватили всех моих детей и увезли, — не знаю, живы ли они?.. Всадники волокли меня на аркане, держали рабой на потеху всем. Однажды ночью мне удалось скрыться, и я пробралась сюда, в эти развалины... Здесь я не нашла своего дома. Только кучи мусора. Днем бегают ящерицы, ночью воют и подкрадываются шакалы... Около города я встретила этих брошенных монголами детей. Мы вместе искали еду и выкапывали корешки дикого лука... Теперь эти дети стали моими детьми, и мы умрем вместе, а может быть, и выживем...

Туган отдал женщине последние сухари и, ведя в поводу коня, вышел из города.

Туган пробирался все дальше к Самарканду. Он не встречал караванов. Кое-где на полях показывались редкие поселяне. Раза два прорысили монгольские всадники. Тогда работавшие поселяне падали, как подкошенные, и уползали в канавы. Когда облачко пыли, провожавшее монголов, уплывало за холмы, на полях снова поднимались напуганные поселяне и принимались вскапывать землю.

2. ГДЕ ШУМНЫЙ ГОРОД САМАРКАНД?

Через несколько дней Туган остановился на пустынной возвышенности, изрытой могильными буграми. Перед ним зеленела долина реки, где громоздились развалины недавно еще славного Самарканда. Домики с плоскими крышами лепились один около другого, но никакого движения не замечалось в бывшей столице Мавераннагра, где раньше трудились десятки тысяч искусных рабочих.

Проломанные и размытые дождями крепостные стены огибали среднюю часть города. Там сохранилась закоптелая часть высокой мечети, выстроенной последним хорезм-шахом Мухаммедом, и две круглые башни.

Хромой нищий приблизился к Тугану и просунул из отрепьев тощую руку.

– Подай убогому, славный бек-джигит! Да сохранит тебя в битвах аллах! Да отведет он вражескую стрелу от твоего храброго сердца!

– Где же город? Где блестящая столица султанов и шахов? Где важные купцы, пестрые базары, где веселый шум молотков в мастерских? — говорил Туган, рассуждая больше с самим собою, чем с нищим.

– Всего этого больше нет! — сказал нищий. — Ведь тут прошли монголы! Разве они что-нибудь оставят? Ты спрашиваешь, куда девался город? Одну часть людей вырезали безжалостные всадники, другую часть угнали они в свои далекие степи, остальные жители бежали в скалистые горы, где многие уже погибли...

– Долго ли беглецы будут скитаться?

– Туда за городом, выше по реке, уже понемногу сходятся люди и строят себе хижины из хвороста и глины. Но живут они всегда в страхе: монголы могут вернуться каждый день, забрать кого хотят, и утащить с собой на арканах... Да сохранит тебя аллах за твою щедрость!

– А что это за башня в середине города?

– Заворачивай коня подальше от этих башен! Там тюрьма! Монгольские ханы уже завели тюрьму в мертвом городе. При ней живут монгольские палачи, они железными палками разбивают головы осужденных. Я расскажу тебе, как они это делают...

Туган, не слушая, спустился вниз по косогору. Пробравшись между развалинами мертвого города, Туган подъехал к крепости, где возвышались две старые башни, мрачные и безмолвные. Вдоль стены на земле сидели унылые родственники заключенных. Часовые с копьями сторожили у ворот. Оседланные кони дремали, привязанные к столбам.

– Ты куда? Отъезжай! — крикнул часовой.

– У меня дело к смотрителю тюрьмы, — сказал Туган.

– Ты по ней стосковался?

– Может быть, если в башне сидит мой брат.

– У нас в тюрьме немало разбойников. Но долго они не засиживаются: их приводят на площадку перед рвом и стукают по темени железной булавой. Поищи там, во рву, может быть, найдешь тело брата. Как звали его?

– Он дервиш и пишет книги. Хаджи Рахим Багдади...

– Длинноволосый безумный дервиш? Такой еще жив! Мы его зовем "дивона" (юродивый). Посажен надолго...

– "Навеки и до смерти"?

– Я слишком с тобой разболтался... Привяжи коня и ступай во двор. Спросишь начальника тюрьмы. Его дом стоит там же. Около двери на крюке повешен кувшин. Не забудь, положить в этот кувшин не меньше шести дирхемов. Тогда начальник будет тебя слушать...

Туган привязал коня и вошел в ворота. Начальник тюрьмы стоял на террасе дома в красном ватном халате и зеленых туфлях на босу ногу. Полуголый тощий повар, звеня железной цепью на ногах, рубил сечкой в деревянной миске баранину для кебаба. Конец седой бороды начальника, его ногти и ладони были выкрашены красной хенной. Камышовой тростью он ударял повара по плечу и приговаривал:

– Подбавь перцу! Не ленись! Так! Полей гранатовым соком!

Туган заметил подвешенный у двери глиняный кувшин и опустил в него десять медных дирхемов. Начальник мрачным взглядом уставился на Тугана.

– Я мусульманский воин из отряда Субудай-багатура. С его разрешения, еду разыскивать родных. Вот моя пайцза! — Туган достал висевшую у него на шнурке дощечку с вырезанной надписью и рисунком птицы.

Начальник повертел пайцзу и возвратил ее Тугану.

– Что тебя привело в этот дом отверженных?

– Я ищу родственника, дервиша Хаджи Рахима аль Багдади. Нет ли такого?

– Да проклянет его аллах и да сохранит нас, меня и тебя, от сомнения и знакомства с ним!

– За что его посадили? Я знал его человеком праведным.

– Хорош праведник! Он посажен по требованию святейшего шейх-уль-ислама и достойнейших имамов за равнодушие к священным книгам, за дерзкое вольнодумство и за то, что в разговоре он никогда не упоминал имени аллаха всевышнего. Гибелью стал его конец!.. Огонь будет его жилищем!.. Туда ему и дорога!

Туган подумал и сказал:

– Обвинения ему предъявлены тяжелые, но, может быть, ты все же позволишь мне как-нибудь облегчить его судьбу?

– Не старайся напрасно! Ему сохранили жизнь только по требованию Махмуд-Ялвача, великого визиря у могучего владыки нашей страны, хана Джагатая. Дервиша не выпустят, прежде чем он не напишет книгу о жизни и походах потрясателя вселенной Чингиз-хана.