Философы с большой дороги - Фишер Тибор - Страница 29

– Простите, вы – грабитель или корреспондент отдела мод? – поинтересовался он. – А то уж больно куртец у вас отпадный! Виниловый, поди?

Но окончательно добила Юбера выручка: четыре тысячи франков.

– Где ваш управляющий! – потребовал Юбер, сорвавшись с цепи.

Управляющий тут же предстал пред наши очи, материализовавшись из какого-то своего закутка.

– Слушайте, ваши служащие вконец охамели, – набросился на него Юбер. – И при этом – посмотрите – как они одеты!

Кассир счел своим долгом вмешаться:

– Знаете, мой дедушка – слепой. И он никогда в жизни не выезжал из своей деревни. Но даже он не стал бы носить куртку вроде этой. В Африке люди голодают – да, да, – но даже они одеваются приличней, чем вы!

– Я – грабитель! – защищался Юбер. – Это моя рабочая одежда! Но как ваши люди могут иметь наглость притворяться, что это банк, когда у них в сейфе – всего четыре тысячи франков?! Да у меня с собой больше денег!

– Вы не предупреждали нас о своем визите. Сегодня большинство местного населения торгует на рынке, – не унимался юный клерк, не желая оставлять за Юбером последнее слово. Управляющий уже едва стоял на ногах, готовый грохнуться в обморок, лицо его то белело, то серело, так что в глазах моих начало рябить, словно я смотрел на полоски зебры.

– Слушайте, засуньте ваши деньги сами знаете куда, – взбесился Юпп. – Мы бы не взяли ваши сраные деньги, даже если бы нам приплатили! Это честь – быть ограбленными Бандой Философов! Честь – слышите, вы?! Я пинцетом не стану брать деньги, побывавшие в вашем говняном банке! Я даже готов подать вам на бедность! – крикнул он, швыряя в лицо кассиру пару пачек тысячных банкнот.

Мы добрались до Марселя. Здесь мы решили временно разбежаться. Для встреч была выработана особая схема: мы встречались на вокзале, на платформе номер один по понедельникам в час дня, на платформе номер три – в среду в 15.00 и так далее, если один из нас не придет на встречу в соответствующий день. Юберу такие штуки особенно нравились.

* * *

Мне не хватает любимого «Словаря».

Лучшая из моих покупок

Приобретение «Греческо-английского словаря Лиддела и Скотта». Забористое чтиво...

У природной одаренности есть опасная сторона – вы слишком привыкаете к тому, что все вам дается без усилий. Не то чтобы я считал себя особо одаренным ребенком, но я никогда не мог взять в толк, почему иным изучение языков дается с такими трудами – только подумать, сколько времени тратят они на задалбливание грамматики и заучивание слов! Все экзамены я сдавал играючи – пожалуй, именно это и было моей проблемой.

Вспоминаю, как мне пришлось вкалывать, разнося утренние газеты, чтобы заработать деньги на покупку «Лиддел-Скотта». Конечно же, долго это безобразие продолжаться не могло, и в один прекрасный день меня выперли с работы, однако к тому времени я уже скопил требуемую сумму.

Купить «Словарь» в Маклесфилде было немыслимо – вы должны были заказывать его по почте. Правда, забавно?

Худшая из моих покупок

Мне было тринадцать лет. На момент получения посылки со «Словарем» я едва-едва овладел зачатками греческого. Но, примчавшись домой со своим приобретением, я засиделся над ним до утра, с головой уйдя в чтение. Щель под дверью я заткнул одеждой, чтобы родители не заметили, что у меня в комнате до утра горит свет. Штудируя «Словарь», я думал, что ни из какого другого кладезя нельзя получить столько премудрости – премудрости, о которой большинство людей даже не подозревает. Одно слово влекло за собой другое. Семантический бег по кругу. Остановиться я уже не мог. Сидя на школьных уроках, я думал – сейчас я приду домой и наброшусь на «Словарь».

Именно это страстное увлечение легло в основу моей карьеры. Моя диссертация об особенностях словаря философов-досократиков была готова раньше, чем я поступил в университет. Со своим греческим я разогнался до такой скорости, что даже убери я ногу с акселератора, лобовое столкновение с нашей системой высшего образования было бы уже неизбежно.

Рабы

Их власть – как всякая истинная власть – незаметна для большинства людей.

Их колонии можно встретить повсюду. Они колонизировали римлян, арабов, персов, индусов. Пользуясь прочими языками в качестве ширмы для отвода глаз, они действуют в масштабах всей нашей планеты. Они создали первую транснациональную корпорацию, которая жива по сей день и не имеет себе равных. Они заполонили весь мир.

Одна из их опор – университеты. В мире нет уголка, где чей-нибудь взгляд не скользил по строчкам, усеянным альфами, бетами, гаммами и зетами; повсюду ученые нуждаются в омегах и пси.

В мире нет ни одного имбецила, фигляра, врача или политика, который хоть раз в жизни да не прощебетал бы что-нибудь на ломаном греческом.

«Лиддел – Скотт»! За долгие годы моей жизни, когда надо продемонстрировать поверхностное знание глубоких материй, еще ни разу не было случая, чтобы сей кладезь премудрости не подсказал бы какого-нибудь решения. Ни разу.

* * *

Жослин порывистым движением сбросила с кровати мое «Искусство наслаждения» Ла Меттри. По мне, философы Просвещения были развращены тем, что успех сам упал к ним в руки. Этот чудовище – порождение секса и насилия, именуемое Французской революцией – позаботилось о том, чтобы никто не стоял у них на дороге. Но Ла Меттри, сделавший имя на том, что потакал своим слабостям, Ла Меттри, выжавший из своей чувственности не один толстый том, – Ла Меттри всегда вызывал у меня восхищение; демонический эвдемонист, заевший себя поедом – и умерший с ланцетом в руке, ставя над собой очередной медицинский эксперимент.

«Послушай. Теории – всего лишь теории. Истинная же тайна мироздания – в том, чтобы наслаждаться им. Наслаждаться тем, что есть. Давай-ка устроим себе небо в алмазах...»

Мы постарались от души.

Уходя, Жослин вдруг остановилась в дверях и окинула меня лениво-оценивающим взглядом, словно я – какая-нибудь кабацкая танцовщица, пляшущая между столами. Потом вдруг подошла и отвесила мне шлепок.

– Что с тобой?

– Это на будущее. Похоже, ты собираешься сделать какую-то глупость, вдруг меня в этот момент не будет рядом, чтобы как следует тебя нашлепать?

* * *

Лежа в постели, думаешь: пора бы уже пьянству свести тебя в могилу...

Может, все дело в том, что у меня неразрушимая печень, над загадкой которой медицина будет биться веками? Я успею давно истлеть в гробу, а моя печень будет переходить от одного счастливца к другому, как драгоценность, передающаяся по наследству...

На этом месте я сообразил, что мне пора поторапливаться, иначе я пропущу рандеву с Юбером.

Мы отправились пропустить по стаканчику в забегаловку, явно пользующуюся его симпатиями. Как подобное заведение может пользоваться чьими-то ни было симпатиями – мне невдомек. Подвал, готовый, казалось, обрушиться от грохота рок-музыки, имел некое неуловимое сходство с баром, где мы сидели с Юбером в последний раз и где из меня пытались сделать паштет. Клиентура отличалась той неизлечимой худобой и агрессивностью, которая свойственна выходцам из городских низов, особенно хорошо знакомым с нищетой и пребыванием в пенитенциарных заведениях строгого режима.

Юпп пил одну кружку за другой, воодушевленный тем, что ему удалось разживиться на редкость хорошими документами, призванными удостоверять наши личности.

– Возьми, – сказал он, протягивая мне паспорт. – Только-только из-под туриста – еще теплый. То, что тебе нужно.

И все же заведение было не из числа тех, где заведомо рады тучным лысым философам, страдающим одышкой. Допивая вторую кружку пива, я услышал шипение над ухом и почувствовал, как что-то влажное холодит мой затылок. Я увидел, как Юбер, недобро напрягшись, уставился на что-то, находящееся у меня за спиной.