Коллекционная вещь - Фишер Тибор - Страница 25

– Не двух недель, а недели. И потом, он хотел повезти своих малышей на море – денег на поезд у нас не было.

– И на бензин, как выяснилось, тоже.

– В жизни бывает всякое. По-твоему, лучше быть такой предусмотрительной, как ты?

– Что верно, то верно, я бы сильно подумала, прежде чем вступить в связь с женатым человеком, который рассчитывает вдобавок, что я буду сидеть с тремя его детьми, давать ему в долг, и который, проведя со мной на шоссе, под колесами его сломавшейся машины, две недели, заявляет, что между нами все кончено, ибо от него забеременела другая женщина. И не будем забывать историю о том, как я нашла кое-кого в холодильнике, принадлежавшем человеку, с которым мне очень хотелось быть вместе.

– Ты же сама сказала, что на эту тему мы больше говорить не будем.

– Ты права. Извини.

– Впрочем, ты немного потеряла – в постели он был не так уж хорош.

– Морковка!

– Но и не так уж плох, заметь.

Морковка понимает, что этой темы лучше не касаться. Она доедает картофельный салат и ностальгически взирает на дно пустой миски.

– А что, если я все-таки залетела? – заводит она старую песню.

– Очень может быть. Но если ты действительно волнуешься, что забеременела, почему бы это не выяснить?

Из холодильника между тем извлекается тарелка с салатом из сырой капусты.

– Давай я тебе что-нибудь приготовлю.

Морковка отрицательно качает головой.

– Ты права, надо будет сделать анализ.

– Блестящая мысль. И тогда, быть может, наступит долгожданный покой. Для нас обеих.

– Могла бы мне и посочувствовать.

– А ты могла бы быть не такой беспечной. Первые три раза я тебе сочувствовала. Очень даже.

– Все произошло так неожиданно. У тебя есть сыр? Знаешь, мне кажется, у меня стало получаться гораздо лучше, а он ничуть не изменился – фантазии никакой!

Сыр и салат из сырой капусты, а также кекс постепенно исчезают. Некоторое время Морковка сражается с банкой маринованной свеклы – и капитулирует. В отместку нападению подвергается ваза с фруктами.

– На днях звонила твоя матушка, – объявляет Роза.

– Опять?! Чего ей надо?

– Хотела выяснить, где ты. Она не верит, что ты в Камбодже.

– Ты, надеюсь, ей ничего не сказала? А в Сейнсбери бри лучше.

– Нет, я придерживалась твоей версии.

– Господи, покоя от нее нет!

– Она твоя мать, и если б ты разговаривала с ней хотя бы раз в год, она бы не допрашивала с пристрастием твоих подруг.

– Вечно она ноет. Каждый раз, когда я с ней говорю, она жалуется: почему я с ней не общаюсь, почему отец...

– А потом она жалуется на то, что ты жалуешься на то, что она жалуется.

– Ага, – говорит Морковка с набитым абрикосами ртом. Просто удивительно, какой Роза тонкий психолог!

– А потом ты жалуешься на то, что она жалуется на то, что ты жалуешься на то, что жалуется она. Не пойму только, кто из вас начал первой.

– Я могу уйти, – цедит Морковка, в бешенстве сжимая в руке стаканчик йогурта.

– Кто-то стучит в окно, – сообщает Свидетельница Иеговы.

Роза идет в комнату и открывает окно в эркере. Под окном сидит на корточках какой-то тип в бейсбольной шапочке – вероятно, он, как в свое время Борода, принял выступ Розиного дома за общественную уборную.

– Бумажкой не выручишь, сестричка? – осведомляется он.

Роза возвращается на кухню, наливает полное ведро и, подойдя к окну, окатывает испражнившегося ледяной водой с ног до головы.

Тип в бейсбольной шапочке уносится прочь, грозясь вызвать полицию.

– А мне ведь когда-то нравилось здесь жить, – вздыхает Роза. – Что ж это творится? Боюсь, придется продавать квартиру.

Отчаявшись дождаться Никки, Свидетельница Иеговы уходит восвояси.

В коттедже и у колодца

Роза берет меня с собой за город. Меня и постельное белье. В коттедже она проводит несколько дней. На какое-то время она отлучается, оставив меня на широкой, залитой солнечным светом полке.

Кругом очень тихо, слышно, кажется, как пролетают пылинки.

Роза отсутствует так до-о-олго, что остается только порадоваться, что Никки не знает, где я нахожусь, – иначе бы очередного ограбления не миновать.

Роза возвращается – удручена, раздосадована, и я уношусь с ней в древние времена, повествую о долгих тридцати годах, проведенных мной во чреве белокорого палтуса, – это чтобы она не пожирала меня глазами с такой страстью. Изображаю ей одного хозяина жизни; в момент наивысшего блаженства он строил столь причудливые гримасы (бывало даже, запускал себе язык в правое ухо), что не успевал предавать мучительной казни своих хохочущих наложниц. Роза хмыкает.

На третий день нашего пребывания в коттедже меня несут к колодцу.

– Какие новости? – спрашивает Табата.

– Я решила взяться за дело всерьез и пошла на курсы автосварщиков, поскольку, по моим представлениям, эти курсы должны посещаться исключительно мужчинами, однако в автомастерской я обнаружила еще шестнадцать таких же юных обольстительниц, которые, судя по всему, явились сюда с той же целью – во всяком случае, на сварку они обращали внимания не больше, чем я, и многие ушли раньше времени. Даже инструктором была женщина.

– Ничего страшного. Лягушка ведь тоже не сразу стала принцессой.

– Спасибо за комплимент.

Пребывание в колодце явно пошло Табате на пользу.

– А как насчет ваших предыдущих связей? – интересуется она.

– К вам они никакого отношения не имеют.

Мы возвращаемся в коттедж. Я – наперсница, доверенное лицо. Тревога Розы передается и мне, становится моим уделом.

– Как странно, повсюду, во все времена это ценилось... Расскажи я кому-то, надо мной бы посмеялись, сочли, что у меня не все дома. Может, впрочем, так оно и есть?

Протягивает ко мне пальцы. И вновь у меня такое чувство, будто я заглядываю в нее. Меня захватывают воспоминания. Они выбираются из своих щелей на солнечный свет.

Я предоставляю Розе мысленно отправиться в Клуб жестокости, сама же вновь погружаюсь в ее прошлое...

Рооооооза

– Я с вами в постель не лягу, – говорит Роза.

– Вот и отлично, – говорит он и ложится к ней в постель,

– Убирайтесь! – шипит Роза. Она зовет своего соседа по квартире, но тот пропьянствовал всю ночь, и теперь его не добудишься.

Он поворачивается к ней спиной:

– Уже поздно. Надо же мне где-то переночевать. Я хочу спать, я вас не трону.

– Вы что, совсем дурой меня считаете? Выкатывайтесь – или я вызову полицию.

– Вперед. – Он зарывается головой в подушку.

– Убирайтесь, слышите?! – Она что есть силы колотит его кулаками. Он не обращает на нее никакого внимания. Она сталкивает его ногами с кровати. Он скатывается на пол вместе с одеялом и подушкой и, свернувшись калачиком, погружается в сладкий сон. Она в бешенстве мечется по постели. Он храпит. Спустя три часа, в четыре утра, Розе вдруг приходит в голову, что он и в самом деле спит, а не ждет, пока она задремлет, чтобы вновь попробовать ее соблазнить. Она даже немного сердится оттого, что он спит и не пытается ее обнять.

– Сколько всего у вас женщин? – спрашивает она утром, после того как он съел ее поджаренный хлеб и остатки ее мармелада. На камине лежит открытка – поздравление с днем рождения. Сегодня Розе двадцать один.

– Понятия не имею, – отвечает он.

– Что значит – понятия не имеете?

– Не знаю сколько. Я знаю, с кем бы мне хотелось переспать. Я примерно знаю, какие женщины были бы не прочь переспать со мной. Но сами понимаете: сегодня она не прочь, а завтра – гонит прочь. – С этими словами он вносит в Розину комнату три автопокрышки, этажерку и несколько боевых барабанов племени ватузи.

– Скажите, ваши женщины знают о существовании друг друга?

– Кто как. Стейси знает про Алекс, потому что Алекс – ее лучшая подруга, но Алекс про Стейси не знает ровным счетом ничего. Сью ничего не знает ни про Алекс, ни про Стейси, ни про всех остальных – вот что значит жить в Сент-Олбанс! Живущая в Манчестере Джо подозревает, что я сплю с Чарли, что очень смешно, так как с Чарли я как раз не сплю, зато навещаю Стефани и Сару, которые работают с ней в одном турагентстве.