Коллекционная вещь - Фишер Тибор - Страница 26

Звонит его мобильный телефон. «Да-а-а, да-а-а, – с придыханием шепчет он, – я только что провел ночь с прелестницей, которая обольщала меня как могла, – но я спас себя для тебя».

– А вот Софи и Николь друг про друга знают, – продолжает он, внося еще один туземный барабан размером в две Розы. – На танцах в Донкастере они даже из-за меня подрались. Уж не знаю почему, но меня на всех хватает.

– И вы всерьез рассчитывали со мной переспать? – допытывается Роза. – Вы, который спит с каждой второй англичанкой и не моется годами. – Роза входит в раж. – Ваше чувство прекрасного умерло не родившись. И почему вы заносите сюда все это барахло?!

Появляется гонг.

– Вы очень меня выручаете.

– Что вы во мне нашли ?

– Много чего.

Она хватает его за локоть и старается ущипнуть побольнее. Он вскрикивает.

– Вив и Грейс не дадут мне соврать. Вы – единственная женщина, которая не испытала моих возможностей.

– По-вашему, есть что испытывать?

– А вы поспрашивайте. Не может же столько женщин ошибаться.

Роза пытается оторвать от пола один из барабанов.

– Неужели они настоящие?

Барабанщик остается ночевать довольно часто. Роза начинает подозревать, что такое положение дел его устраивает – ведь здесь его столь потребный орган остается невостребованным. Во всяком случае, в общепринятом смысле. Их любимая фаллическая игра: он кладет на кончик своего прибора кусочек сахара и катапультирует его в другой конец комнаты, где Роза ловит сахар ртом. Так они проводят вместе два года, и все убеждены, что Роза давно уже попала в его донжуанский список. Сознавать, что ее имя у всех на устах, доставляет ей удовольствие. Барабанщику звонят по мобильному телефону другие женщины, и он

– поразительное дело – отшивает всех до одной. Он не дарит ей любовных наслаждений – но и не изменяет. Она многое узнает от него про мужчин и женщин.

Он умирает без звука от неисправности в звуковой системе, о чем я узнаю из ее третьего любимого сна. Ей снится, как он входит, все лицо обожжено; он пришел забрать свой папуасский боевой барабан, видит на столе банку маринованной свеклы и пытается ее открыть. «Хорошо, что ты его не выбросила, – говорит он, поглаживая потертый барабан, – ведь это же никакой не барабан, это символ благопристойности, без него мир давно бы рухнул. Кто бы мог подумать, что я так буду им дорожить?»

Мыслями Роза по-прежнему в Клубе жестокости. Вот еще один запоминающийся эпизод.

Рооооооза

– Собака съела свет, – говорит он.

Сегодня Роза изменила своим принципам. И напилась. А напившись, сняла свои оборонительные редуты. В спальне холодно и шатко – качаешься, как в гамаке. Входя в темную спальню, она видит, как за ней следом ползет из коридора тусклый свет. Свет изжеванной лампы. Все в доме как-то не так, все распадается, держится на честном слове. Ступени стонут и уходят из-под ног.

Потолок так низок, что она с трудом выпрямляется. Постель маленькая, убогая – беспостельная. Подходит и неловко на нее падает. Из-под дверей, там, где пути пола и двери расходятся, пробивается огромный клин света. Снимает с себя наиболее существенные предметы туалета... ощущение холода, расслабленности не дает ей раздеться до конца. Эмметт, эколог – надо же было так представиться! – в ванной, чистит перышки. Видит ее и в молчании, от которого закладывает уши, делает шаг назад. Она не настолько пьяна, чтобы не испытывать благодарности за потушенный свет. Она знает: если б она увидела его раздетым, ей пришлось бы пересмотреть свое решение. Теперь-то она сожалеет, что отказалась от услуг молодых и здоровых... И почему здесь так знобко, почему так стыло и уныло?

Он скорее суетлив, чем похотлив. Больная лабораторная мышь, насторожена

– как бы чего не вышло, как бы не обидели. Ну, за дело. Набирается мужества и раскованным движением сбрасывает лифчик. Слышит осторожные, неуверенные шажки, потом гулкий стекольно-бутылочный звон и глухой стук. Короткое, звучное "о". Что-то лихорадочно, суетливо шевелится на полу, свет в коридоре вспыхивает вновь – и выхватывает из темноты Эмметта-эколога. Он лежит в луже крови. Его пенис ничуть не больше дефиса в слове, набранном петитом. Роза аккуратно через него переступает. Он наступил на пустую бутылку из-под лимонада и упал на другую такую же. Незадача, Роза не хочет везти его в больницу; она не настолько бессердечна, чтобы одеться и уйти, но и не настолько сердечна, чтобы оказать ему помощь.

Клуб жестокости Розе еще не надоел. Ощущает ли она, что кто-то другой обрывает плоды ее фантазии? Еще одна история в том же духе.

Рооооооза

Роза лежит на спине. На постели. Эта – поудобнее. Сняла лифчик и трусики и приняла как можно более соблазнительную позу. Его прибор вытянулся по стойке «смирно». Уперся в пупок. Ляжки удачливого шоумена. Гладкий, упитанный. Себя любит.

А вот Роза его – нет, хотя, сказать по правде, сегодня она не прочь. Шоумен глядит на Розу, как в зеркало, где видит только себя – единственного и неповторимого. Ласкает – в качестве разминки – свой ратный жезл.

Комната погружена в интимный мрак. Шоумен – в преддверии, в предвкушении, в боевой стойке. Член – как примкнутый штык. Затишье перед боем. Осыпает ее грудь короткими, хищными поцелуями. Мастер своего дела. Она сдавленно вскрикивает. Идея хорошая. Левая грудь Розы заглатывается почти целиком – Шоумен находит ее вполне съедобной. Розу обволакивает победоносный запах мыла и мускуса. Он слегка отодвигается. Говорит: «Может быть больно», – словно предупреждая о вхождении.

Короткое, звучное "о". Еще одна попытка – и еще одно короткое, звучное "о". «Постой», – говорит он и включает свет; долго, вдумчиво смотрит куда-то вниз, после чего подымает руку. На руке кровь. «А ведь больно совсем не было», – думает про себя Роза и тут только замечает, что его прибор в крови.

Лицо Шоумена каменеет. Вызревает решение: никаких необдуманных и поспешных шагов, пока не скажут свое веское слово лучшие в мире врачи. Заворачивает член в бумажные полотенца с таким тщанием, будто это не детородный орган, а новорожденный королевских кровей. «Вызови „скорую“», – шепчет он, боясь, как бы от громкого голоса кровотечение не усилилось.

Просмотр эпизодов из серии «Клуб жестокости» близится к завершению. Одна история краше другой. Вникать в прошлое Розы я, пожалуй, больше не буду. А то в следующий раз, когда она прикоснется ко мне пальцами, от ее прошлого ничего не останется.

Трапеция

Мы возвращаемся к Розе.

Никки разыгрывает традиционный спектакль: «А я уже вас заждалась!» Она печет блины. После ужина, когда Роза моет посуду, раздается звонок в дверь, и Никки впускает в квартиру какого-то типа с гигантским кактусом в руке.

– Никки, можешь меня поздравить. Я ушел от жены. Теперь я весь твой.

Эти слова Никки расценивает как нарушение первой заповеди прелюбодеяния.

– Вот что я тебе скажу, дружок, – говорит она, бросая на него злобный взгляд. – Слушай и мотай на ус. Прежде чем уходить от законной жены, да еше уносить из дому комнатные растения, следует поинтересоваться у подруги, что она по этому поводу думает. А то она задаст тебе такой же вопрос, как и я: «Ты что, охренел?!»

Кактус неохотно уходит. Цветы в горшках даются ему лучше, чем женщины. Кого-кого, а Никки не проведешь.

– И тебе не надоело? – спрашивает Роза.

Никки пожимает плечами.

– Ой, чуть не забыла. Как же ее зовут? Да, Элен. Тебя искала Элен. Насчет вазы.

Вот оно что. Значит, Мариус ее торопит.

Утром Роза уходит – на этот раз без меня. Никки, естественно, тут как тут. Через три минуты сорок секунд после того, как Роза отправляется на свидание с каким-то «деятелем», меня крадут. В три тысячи двести одиннадцатый раз.

– Чтобы не страдала самооценка, нужен успех, – обращается ко мне Никки.