Убийство за кулисами - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 36

– Я Марку дал тогда единственно разумный совет. – Михаил Семенович шевельнулся в широком, явно антикварном полукресле, составлявшем часть гарнитура гостиной, отчего то жалобно скрипнуло, – встретиться с этими людьми, поговорить, потянуть время... А там – видно будет!.. Платить или не платить – это один вопрос. Сколько платить – это совсем другой... Выгадать время – необходимое условие для того, чтобы решить проблему... Вы, Юрий Валерьевич, сколько лет провели за границей?.. То-то! А следовательно, в наших здешних делах и делишках разбираетесь ничуть не лучше, чем мой пятилетний внук Борька!

– Вы хотите сказать, – мрачно предположил Строганов, – что платить этим подонкам все равно придется, если... если я хочу здесь выжить?..

– Необязательно! Но для того чтобы ускользнуть от этого, есть разные пути. Очень разные!

– И вы – в случае, если согласитесь работать у меня, – беретесь эти пути найти? Гарантируете, что театр и студию оставят в покое?

– Гарантий в наше время, уважаемый Юрий Валерьевич, даже Небесная контора не выдает, – усмехнулся толстяк. – Вон глядите, что делается: вчера жара под тридцать, как сообщили синоптики, выше июньской нормы. Сегодня – холодрыга, по словам все тех же синоптиков, ниже ноябрьской... Так что о гарантиях речь не идет. Но попытаться можно!

Строганов с тоской поглядел в окно, куда только что указал палец Катаева. За ним действительно стояла упомянутая ноябрьская слякоть, абсолютно не сочетающаяся с календарем, утверждающим, что на дворе – разгар летнего месяца... «Вот она, Россия-матушка... – почему-то подумалось ему. – На кой черт ты, Юрка, сюда приехал? Что ты теперь, гражданин цивилизованного мира, во всем творящемся на твоей, так сказать, исторической родине понимаешь?.. Этот ушлый толстяк с умнющими глазами – вот он точно понимает. И прокурорский следователь, кажется, из тех, кого здесь называют „важняками“, тоже понимает... И наверняка, как и Катаев, держит тебя за наивного идиота, случайно расшалившегося и нечаянно поломавшего... Нет, не игрушки – жизни людские...»

Михаил Семенович терпеливо ждал, когда Юрий заговорит. Полагал, должно быть, что тот обдумывает его слова. А что тут было думать? Радоваться надо, что нашелся человек, собирающийся помочь ему, Строганову, в его не только рисковом, но и опасном деле... Радоваться, а не тянуть с окончательными словами, после которых уже ничего не поменяешь. Хотелось бы знать, что именно мешает Юрию радоваться этой удаче?..

– Вы, наверное, знаете, – сказал Строганов вслух, – что идет следствие, связанное с театром?

– Конечно! Насколько понимаю, лично с вас подозрения в этом ужасном убийстве сняты?

– Ну, значит, вы знаете больше моего, – слабо улыбнулся Юрий. – Мне об этом никто не говорил, и моя подписка о невыезде все еще действительна...

– Будем надеяться, обойдется, – как бы между прочим сказал Катаев. – Но вот если вы надеетесь, что наши органы сумеют помочь вам избавиться от бандитов, то очень сильно ошибаетесь, уважаемый Юрий Валерьевич! Российская правоохранительная система – фантом, мираж в Каракумской пустыне! Реальна исключительно издали и ровно до того момента, пока с ней не соприкоснешься!

«Скорее всего, он прав, – вновь подумал Строганов, припомнив следователя Мосгорпрокуратуры Никонова. – Скорее всего...»

– Ну так что – будем работать или как? – поинтересовался Михаил Семенович, которому, видимо, надоело ждать и хотелось заняться делом немедленно. Для своей комплекции он производил впечатление удивительно активного человека.

– Меня сейчас в первую очередь тревожит студия, – вздохнул Юрий. – Представить не могу, как можно этих людей заставить действительно работать, а не вымогать деньги... Если бы они придерживались оговоренных сроков, мы могли бы успеть заново изготовить хотя бы часть дисков, предусмотренных сорванным контрактом, и неустойка соответственно сократилась бы...

– Так в чем же дело? – Глаза Катаева вспыхнули снисходительной искоркой. – Во-первых, что касается дисков: пока то да се, студию, где их можно сделать, я найду вам за пару дней! Главное, что оригиналы сохранились!..

– Вы это серьезно?! – Строганов поразился, почему ему самому не пришла в голову столь простая мысль – поискать студию, которая за умеренную плату возьмется за горящий контракт. Хотя где именно следует таковую искать, с чего начать поиски и т. д., он представлял себе весьма смутно.

Юрий взглянул на Катаева с уважением: надо же – вот так, с ходу! А тот между тем продолжил. Причем в руках Михаила Семеновича словно из воздуха материализовался пухленький синий блокнотик и серебристая крохотная ручка, почти невидимая в его толстых пальцах.

– Конечно, серьезно! – усмехнулся он. – Теперь – относительно ремонта. Деньги, говорите, вымогают? Уволить немедленно, по причине несоблюдения оговоренных сроков, то бишь нарушения контракта! Рабочие у меня есть – молдавская бригада: отличные мастера, за полцены пашут так, словно речь идет о спасении души... У них сейчас как раз будет «окно» в парочку недель.

Строганов не верил своим ушам: неужели все решается так просто, как утверждает Катаев? Если это так...

– Ну-с, а что касается всего остального, – сказал Михаил Семенович таким тоном, словно речь шла о решенном деле, – платить мне будете так же, как Марку: деньги меня не слишком интересуют... Будьте любезны, Юрий Валерьевич, адрес вашей пострадавшей студии...

Анечка Матвеева была самым мелким и низкооплачиваемым сотрудником министерства, к тому же и должность занимала ненадежную, почти иллюзорную: в министерстве никак не могли окончательно решить, нужен или нет помощнику замминистра в приемной еще и курьер, помимо секретаря-референта? По этой причине Анечкина работа и висела на волоске непосредственно с того момента, как ее сюда приняли.

И конечно же девушка ужасно обрадовалась, когда ей предложили целый месяц посидеть в архиве – вместо ушедшего в отпуск сотрудника. Не за ее микроскопическую зарплату, а за более-менее нормальные деньги. За год, прошедший после окончания Анечкой школы и последовавшего вскоре провала на экзаменах в МГУ на журфак, она успела убедиться, что найти работу в Москве вовсе не так просто, как кажется. Особенно если тебе едва исполнилось восемнадцать.

Буквально все специализированные журналы, предлагавшие рабочие места, оказались под завязку нашпигованы объявлениями если и не фальшивых, то «левых» фирм, не желавших платить твердые оклады, совсем не желающих заводить на юных претендентов трудовые книжки, а порой и просто «кидавших» не в меру доверчивых вчерашних школяров.

Фирмы посолиднее заранее оговаривали в своих приглашениях возраст сотрудников – «от двадцати и выше» и непременный стаж работы не менее трех лет... Получался замкнутый круг: при таком раскладе нарабатывать стаж – негде. А без стажа не возьмут туда, где этот стаж идет. Анечка и по сей день моталась бы без работы, к огорчению своей мамы, которая «тянула» дочку одна на свои восемь тысяч корректорских, если бы не добросердечие соседки тети Шуры, проработавшей в системе культуры всю жизнь и, несмотря на пенсию, пока еще не растерявшей всех прежних связей окончательно...

Новое рабочее место, пусть и временное, девушке понравилось. Правда, оказалось, что в отпуск ушел не один сотрудник, а все скопом: последняя из них на скорую руку объяснила Анечке, где что хранится в каком-то просто безразмерном подвале, уставленном уходящими в бесконечность стеллажами с одинаковыми папками, потом сунула девушке в руки брошюру, основательно потрепанную, сказав, что все инструкции в ней, и поскольку Аня «сама грамотная», а делать здесь все равно нечего, то вполне может изучить свои обязанности самостоятельно.

Подвал с архивами располагался рядом с крошечным кабинетиком, предоставленным Анечке на грядущий месяц. И девушка очень огорчилась, услышав, что и здесь делать ей тоже будет нечего. В приемной помощника, если не нужно было куда-то ехать и отвозить документы, можно было пообщаться, на худой конец, переброситься парой слов о погоде. Здесь же, в архивном коридоре, похоже, кроме Анечки, никого не было вообще, сплошные запертые двери да мертвенный свет старинных ламп со светящимися белыми стержнями.