Повесть о настоящем пацане - Жмуриков Кондратий - Страница 35

Тут из ельника вышла какая-то женщина и пошла по направлению к тому дереву, на котором висел незадачливый десантник. Давыдович замолчал и задергался, как червь на крючке, показывая, что он не просто здесь завис, а борется с неудачей всеми доступными ему средствами: антиквар ни за что в жизни не признался бы женщине, что он в отчаянье и без ее помощи ему не справиться.

Женщина между тем подошла вплотную к дереву и, не меняя темпа, прошла мимо. Давыдович не мог поверить своим глазам.

– Эй, – забарахтался он еще отчаяннее. – Эй, гражданка! Мадам! Девушка! Куда же вы?

Девушка не отзывалась и удалялась все так же невозмутимо.

– Помогите!!! – что есть мочи заголосил архивариус, не вынеся мысли о том, что сейчас снова останется в одиночестве.

Девушка остановилась на минутку, вернулась под дерево и сказала:

– Если вы не хотите, чтобы вас рассекретили, то вам категорически воспрещается так орать. И перережьте стропы.

Выговорив все это со странным выражением, она повернулась и снова пошла прочь. Антиквар глубоко задумался и понял, что это слово сегодня он уже вспоминал. Знать бы, что оно означает.

Выяснив, что дергаться бесполезно и помощи ждать не окого, Давыдович постарался успокоиться и попробовать рассуждать логически. Что вообще можно было перерезать в его случае? Сук, на котором висишь, например. Но это было высоковато. Или эти жутко неудобные помочи, которые мешали нормальному функционированию кровеносной системы. Вполне могло статься, что их и называли стропами. Осталось только придумать, чем их перерезать. Антиквар мысленно пошарил по карманам и вспомнил, что наверняка у него имеется маленький ножик, которым он обычно соскабливает инородные налеты со своего товара. Порывшись не без некоторого труда по карманам, Давыдович его действительно обнаружил, и стал терпеливо и мучительно пилить плотную ткань, которая не торопилась рваться.

После того, как одна из строп – Давыдович теперь был уверен в этом названии – все-таки порвалась, положение его еще более осложнилось: теперь он висел как-то боком и чуть ли не вверх ногами и совершенно не представлял себе, как достать до второй лямки. При каждом усилии его закручивало и мотало в разные стороны, поэтому вскоре он почувствовал первые симптомы морской болезни и поторопился выйти хоть как-нибудь из создавшейся невыносимой ситуации. Наконец, ему удалось изловчиться и перепилить-таки эту лямку. В тот самый момент, когда это случилось, и Давыдович только хотел возрадоваться своему успеху, он осознал и возникшие в связи с этим новые сложности: он стремительно летел к земле, ничем более не сдерживаемый, и это падение по ощущениям было еще менее приятным, чем зависание в воздухе. Давыдовичу не хватило времени что-нибудь предпринять, но вполне хватило времени на то, чтобы в красках представить, как здорово хрустнут его кости, соприкоснувшись с мерзлой землей. Только счастливый случай не позволил этому произойти и лишить антиквара малейшего шанса как-то поучаствовать во всей этой суетливой истории. Не долетев до земли какой-то метр, Давыдович завис еще раз: он зацепился хлястиком своего допотопного пальто за торчащую нагло в сторону ветку. Ветка спружинила, хрустнула и отломилась, но все же успела сыграть свою историческую роль: замедлила падение новоявленного парашютиста на землю и тем спасла его от неминуемых переломов.

Уткнувшись носом в сугроб, Давыдович вздрогнул и затих. Полежав немного в этой неуютной позе, он, наконец, поверил в свое счастливое вызволение и начал подниматься. Подниматься было так же проблематично, как и падать – все тело затекло и в ногах вместо крови перекатывались какие-то острые предметы. Но все это безобразие в организме вскоре прошло, и антиквар, подобрав свои разлетевшиеся манатки, наконец, был в состоянии сориентироваться и принять решение о дальнейших своих действиях. Насколько ему было известно, лес в который он так ловко спланировал, не был ни большим, ни дремучим. Оставалось только выйти из него и найти пункт назначения. Предусмотрительный Саныч снабдил его даже картой местности, на которой было размечено направление движения и место, в которое антиквару нужно было попасть до темноты – кровь из носу. Впрочем, при всей своей предусмотрительности, его протеже не удосужился поинтересоваться, разбирается ли Давыдович в картах. Давыдович не разбирался в картах – в равной мере в игральных и в топографических, а потому бумага с серьезными и незнакомыми обозначениями была бы ему более полезной, будь она в рулоне и без текста.

Побродив по лесу, который то и дело обещал закончится, но все не торопился, антиквар понял, что немного переоценил свои способности авантюриста: судя по всему, он попросту заблудился. Этот факт его не мало не порадовал, но по первому времени и ничуть не огорчил. Присвистнув от собственнонепутевости и поулыбавшись так, словно его кто-то в этот момент видел, Давыдович уверенно повернулся на сто восемьдесят градусов и уверенно пошагал туда, откуда, как ему казалось, он пришел. Пошагав достаточно бодро некоторое время, Давыдович почувствовал легкий озноб: ему казалось, что он должен уже наткнуться на то место, которое он знает достаточно хорошо, но до сей поры не набрел ни на парашют, ни на, как он только что заметил, собственные следы. Кругом лежал снег, чистый и незапятнанный, и только падающая с елок хвоя нарушала воцарившееся безмолвие. На этот раз у Давыдовича не хватило сил даже улыбаться, не говоря уже о том, чтобы отправляться в противоположном направлении.

Антиквар сел в снег и глубоко задумался. Он теперь понимал, что ввязался не совсем в то дело. Должно было быть как: он спокойно и с комфортом, в салоне для некурящих прилетает в этот монастырь, имеет высокоинтеллектуальную светскую беседу с нужным ему человеком, забирает заказ и отправляется восвояси – нет ничего проще. А что теперь?

Теперь выходило, что он забрел в какой-то чертов лес, из которого ему без посторонней помощи никак не выбраться, да при этом еще и испытал страшный стресс двойного падения.

Антиквар очень сожалел, что не остался сидеть, где сидеть ему было надо – то есть, в своем магазине, а вообразил себя Индианой Джонс и связывался с такими подозрительными личностями, как этот Саныч. Ну, не похож он на интеллигентного человека – хоть ты умри! Он похож на переодетого негодяя или сотрудника внутренних органов. А если это была провокация?…

Рассуждая подобным неутешительным образом, Давыдович снова поднялся и побрел по своим следам, искренне надеясь, что уж теперь-то найти хотя бы парашют ему не составит никакого труда. Продвигаясь вперед, Давыдович с досадой обнаружил, что он потерял где-то свой шарф и теперь ему неимоверно холодно. К тому же, путешествие назад слишком затягивалось. Он и не предполагал, что зашел уже так далеко и это его очень удивляло. Когда у Давыдовича совершено не осталось никакого терпения, он вдруг увидел свой шарф, спокойно висящий на кусте и понял, что в последние полчаса просто ходил по кругу. Это факт сразил Давыдовича наповал: теперь он точно не знал, куда же ему идти. Вскоре должно было стемнеть, а это означало, что ему придется остаться в этом бесконечном лесу на ночь. Дожить же до утра ему, бывшему настолько не бой-скаутом, было бы достаточно проблематично.

Буйной фантазии антиквара стали представляться сцены одна другой страшнее: он, распластанный, как раненная чайка, на снегу, с посиневшим и трагическим лицом; он, растерзанный дикими зверьми… Но тут в перелеске раздался треск и Давыдович, точно кошка, стал карабкаться по совершенно голому стволу какого-то шершавого дерева, ожидая, что на поляну выйдет какое-нибудь чудище лохматое. Вместо чудища из чащи выломилась лохматая дама – та самая, которую он видел прежде – опять невозмутимо прошествовала мимо. Дама, обнаруживая недюжую силу, волокла за собой какой-то достаточно громоздкий куль, что, казалось, ничуть не затрудняло ее передвижения. Она было совсем собралась скрыться в кустарнике, но Давыдович не мог позволить себе так глупо упустить последний шанс на спасение.