Когда я вернусь (Полное собрание стихов и песен) - Галич Александр Аркадьевич - Страница 14

14

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИТАКУ

Памяти Осипа Эмильевича Мандельштама

…в квартире, где он жил, находились он, Надежда Яковлевна и Анна Андреевна Ахматова, которая приехала его навестить из Ленинграда. И вот они сидели все вместе, пока длился обыск, до утра, и пока шел этот обыск, за стеною, тоже до утра, у соседа их, Кирсанова, ничего не знавшего об обыске, запускали пластинки с модной в ту пору гавайской гитарой…

«И только и света, Что в звездной колючей неправде, А жизнь промелькнет Театрального капора пеной,И некому молвить Из табора улицы темной…»МандельштамВсю ночь за стеной ворковала гитара, Сосед-прощелыга крутил юбилей, А два понятых, словно два санитара, А два понятых, словно два санитара, Зевая, томились у черных дверей.И жирные пальцы, с неспешной заботой, Кромешной своей занимались работой, И две королевы глядели в молчаньи, Как пальцы копались в бумажном мочале, Как жирно листали за книжкою книжку, А сам-то король – все бочком, да вприпрыжку, Чтоб взглядом не выдать – не та ли страница, Чтоб рядом не видеть безглазые лица!А пальцы искали крамолу, крамолу…А там за стеной все гоняли «Рамону»:«Рамона, какой простор вокруг, взгляни, Рамона, и в целом мире мы одни».«…А жизнь промелькнет Театрального капора пеной…»И глядя, как пальцы шуруют в обивке, Вольно ж тебе было, он думал, вольно!Глотай своего якобинства опивки!Глотай своего якобинства опивки!Не уксус еще, но уже не вино!Щелкунчик-скворец, простофиля-Емеля, Зачем ты ввязался в чужое похмелье?!На что ты истратил свои золотые?!И скучно следили за ним понятые…А две королевы бездарно курили И тоже казнили себя и корили – За лень, за небрежный кивок на вокзале, За все, что ему второпях не сказали…А пальцы копались, и рвалась бумага…И пел за стеной тенорок-бедолага:«Рамона, моя любовь, мои мечты, Рамона, везде и всюду только ты…»«…И только и света, Что в звездной, колючей неправде…»По улице черной, за вороном черным, За этой каретой, где окна крестом, Я буду метаться в дозоре почетном, Я буду метаться в дозоре почетном, Пока, обессилев не рухну пластом!Но слово останется, слово осталось!Не к слову, а к сердцу приходит усталость, И хочешь, не хочешь – слезай с карусели, И хочешь, не хочешь – конец одиссеи!Но нас не помчат паруса на Итаку:В наш век на Итаку везут по этапу, Везут Одиссея в телячьем вагоне, Где только и счастья, что нету погони!Где, выпив «ханжи», на потеху вагону, Блатарь-одессит распевает «Рамону»:«Рамона, ты слышишь ветра нежный зов, Рамона, ведь это песнь любви без слов…»«…И некому, некому, Некому молвить Из табора улицы темной…»

ЦЫГАНСКИЙ РОМАНС

Повстречала девчонка бога, Бог пил горькую в монопольке, Ну, и много ль от бога прока, В чертовне и чаду попойки? Ах, как пилось к полночи! Как в башке гудело, Как цыгане, сволочи,Пели «Конавэлла»!«Ай да Конавэлла, гран традела»,Ай да йорысака палалховела»!А девчонка сидела с богом, К богу фасом, а к прочим боком, Ей домой бы бежать к папане, А она чокается шампанью. Ай елки-мочалочки, Сладко вина пьются В серебряной чарочкеНа золотом блюдце!Кому чару пить?! Кому здраву быть?!Королевичу Александровичу!С самоваров к чертям полуда, Чад летал над столами сотью, А в четвертом часу под утро,Бог последнюю кинул сотню…Бога, пьяного в дугу, Все теперь цукали, И цыгане – ни гу-гу, Разбрелись цыгане, И друзья, допив до дна, – Скатертью дорога! Лишь девчонка та одна Не бросала бога. А девчонка эта с Охты, И глаза у ней цвета охры, Ждет маманя свою кровинку, А она с богом сидит в обнимку. И надменный половой Шваркал мокрой тряпкой, Бог с поникшей головой Горбил плечи зябко. И просил у цыган хоть слова, Хоть немножечко, хоть чуть слышно, А в ответ ему-жбан рассола: Понимай, мол, что время вышло! Вместо водочки – вода, Вместо пива – пена!… И девчоночка тогдаТоненька запела:«Ай да Конавелла, гран-традела,Ай да йорысака палалховела…»Ах, как пела девчонка богу! И про поле и про дорогу, И про сумерки и про зори, И про милых, ушедших в море, Ах, как пела девчонка богу! Ах, как пела девчонка Блоку! И не знала она, не знала,Что бессмертной в то утро стала.Этот тоненький голос в трактирном чадуБудет вечно звенеть в «Соловьином саду».