И он ее поцеловал - Гурк Лаура Ли - Страница 56

На следующий день настроение Эммы не улучшилось. Она и так не слыла болтушкой, а в эти выходные из нее и вовсе ни слова невозможно было вытянуть. Гарри понимал, что она до сих пор расстраивается по поводу вчерашнего происшествия. Он не стал бы менять ни веснушки на ее лице, ни волоска на ее голове, но временами ему очень хотелось, чтобы ее перестало чрезмерно заботить мнение других людей.

Он оторвался от контрактов, которые читал, и посмотрел на сидящую рядом с ним на кровати Эмму. У нее на коленях лежал маленький столик, в руках было перо, но она не писала, а просто сидела и смотрела в пустоту.

Гарри вытянул шею. За исключением нескольких закорючек и пары чернильных пятен, листок был пуст.

– Смотрю, у тебя это здорово получается.

– Хм-м?.. Что?

– Список для Дианы. Разве ты не этим собиралась заняться сегодня вечером? Разработкой идей для свадьбы Дианы и Ратборна?

– Да.

Гарри склонился поближе.

– А! – кивнул он с наигранной веселостью. – Чистые страницы очень модны в этом сезоне, да?

– Боже! – рассмеялась Эмма. – Я так ничего и не написала!

– Я заметил. Что с тобой, Эмма? Никак не можешь забыть Уэстона?

– Нет, – покачала она головой. – Я думала о той паре.

– О какой паре?

– О тех пожилых людях, которых мы иногда встречаем на прогулке.

– Я не видел их сегодня. Что заставило тебя вспомнить о них?

– Свадьба твоей сестры. Я сидела, пытаясь отвлечься и позволить идеям прийти мне в голову, и вдруг подумала: будут ли твоя сестра и Ратборн похожи на эту пару через много-много лет, станут ли они бродить по деревенским тропинкам держась за руки? И начала представлять себе, какие они, эти старики, женаты ли. Или они, как мы с тобой, живут во грехе по выходным в тайном любовном гнездышке. Может, они тема местного скандала. Может…

– Вы только послушайте! – беззаботно рассмеялся Гарри в попытке развеять ее печаль. – Думает о посторонних людях, воображает о них всякое. Тебе пора писать роман.

– Мне писать роман?

– Почему бы и нет? Рука у тебя легкая. Ты сможешь.

– И это говорит человек, который утверждал, что моя миссис Бартлби говорит от имени тети Лидии, – напомнила она.

– Тогда я пребывал в состоянии острой мужской неудовлетворенности. Прости, если обидел тебя.

Она бросила рисовать узоры на листке.

– Правда всегда ранит.

– Эмма…

– Я больше не обижаюсь, – заверила она его. – Ты предупреждал, что я должна научиться держать удар. Кроме того, ты прав. Когда я пишу от имени миссис Бартлби у меня в голове звучит голос тети Лидии. Но это не страшно, пока я описываю факты. А вымысел, – эта совсем другое. У меня нет своего голоса.

– Есть. Просто нужно найти его, а это требует практики. Думаю, тебе следует попробовать себя в большой литературе. Или начать с коротких рассказов, если романы пугают тебя.

Эмма вернула перо в чернильницу, поставила столик на пол у кровати и задула свечу.

– Я не сказочница, Гарри, – сказала она, забираясь под простыню.

– Чушь, – возразил он, откладывая свою работу – Расскажи мне сказку.

– Что? – повернулась она к нему. – Прямо сейчас?

– Прямо сейчас, – Он откинулся на подушки. – Я жду, Шехерезада.

– А если вам не понравится, вы казните меня на рассвете, мой повелитель? – улыбнулась она.

– Самое худшее наказание, которого ты можешь дождаться, – моя критика, но я обещаю не делать даже этого Я буду просто слушать. Более того, я помогу тебе с началом. Однажды в далекие времена жили-были…

– Это же затасканное клише! – застонала она.

– Ну, это же черновой вариант. Давай, Эмма! Не тяни. Расскажи мне сказку.

– Ладно. – Она полежала несколько мгновений, обдумывая сюжет. – Однажды в далекие времена жила-была юная дева, мечтавшая о дневнике.

– Хорошо, – похвалил он. – Очень хорошо. Продолжай.

Эмма села.

– Она была одинока, ей не с кем было поговорить. Мать ее умерла пять лет тому назад, она была девушкой застенчивой, друзей имела мало. Ей было тринадцать, а девочки в этом возрасте пребывают в полном смятении. А еще она была напугана, потому что каждый месяц истекала кровью и не знала почему. Умирает, наверное, думала она. И никто ей никогда ничего не рассказывал.

Сердце Гарри болезненно сжалось в груди. Эмма рассказывала не сказку. Он прислонился к спинке кровати и смотрел, как она сидит, сжавшись в комочек и обхватив колени руками.

– Она никого ни о чем не могла спросить. Ей не разрешали писать письма тете, которая не слишком ладила с ее папой. А служанка, убиравшаяся в доме, была дородной немкой, к ней и подойти-то было страшно, не то что побеседовать по душам.

– Тогда понятно, зачем ей понадобился дневник.

– Но отец не давал ей денег на дневник – они очень бедны, и он не может позволить себе тратиться на подобные пустяки, говаривал он. Но ей отчаянно хотелось завести дневник, и тогда она пошла к деревенскому парикмахеру и отрезала волосы. Она продала их и купила дневник. Когда девочка вернулась домой, отец уже ушел в паб.

Боль в груди Гарри обернулась горячей яростью. Он не мог купить дочери дневник, но при этом шлялся по барам? Ублюдок!

– В ту ночь она долго не ложилась, все писала, писала и писала. Мальчики и красивые платья, какой будет ее свадьба и прочие вещи, о которых мечтают девчонки. Тебе наверняка это неведомо, ты ведь мужчина.

– Еще как ведомо. У меня три сестры.

– Тогда ты понимаешь, хоть капельку, что она чувствовала. – Эмма повернула голову, прижалась щекой к колену и улыбнулась. – Это было прекрасно! Такое облегчение – излить на бумагу все свои мысли и ощущения, все, что она хотела знать о жизни. А потом пришел отец и увидел, что она сделала. Она знала, что он будет злиться, но все равно не отступилась. В конце концов, косы отрастут, думала она, ничего страшного не произошло. Но отец… он так не считал.

Гарри зажмурился на секунду. Он не желал знать, что случилось дальше. Не хотел слышать этого. Он сжал зубы и открыл глаза.

– Продолжай.

Эмма подняла голову, ладонь на горле, глаза уставились в темноту.

– У отца было кольцо, – сказала она. – Серебряное, со звездой.

Гарри стало дурно.

– И как поступил отец, когда увидел дочь?

Повисла долгая пауза.

– Обозвал шлюхой за то, что она отрезала волосы, ударил кулаком по лицу и сжег дневник. Отец целый месяц с ней не разговаривал. – Эмма крепко обняла колени. – Больше дневника у девочки никогда не было.

Ярость взорвалась и обжигающей волной прокатилась по телу. В груди было невыносимо больно. Он хотел сказать ей что-нибудь, но слова не шли с языка. Болтать ерунду он мастак, но в эмоциональных беседах не силен. Да и что может придумать мужчина в такой ситуации?

Но Эмма сидела, сжавшись в комочек, как, должно быть, сидела та маленькая девочка с порезом на щеке, смотрела на стену над головой Гарри и открывала ему свое сердце. Гарри знал, что обязан утешить ее, и сделать это он должен правильно.

Он судорожно вдохнул и коснулся ее щеки. Она повернулась так, чтобы можно было смотреть на него, а не мимо.

– Эмма, Эмма, – мягко проговорил он. – И ты говоришь, что не можешь сочинять?

Она заглянула ему в глаза, нижняя губа ее дрожала.

– Это не выдуманная история, Гарри, – прошептала она.

Он погладил большим пальцем шрам в виде звездочки на ее скуле.

– Я знаю.

– Тогда что ты хочешь сказать?

Он наклонился и поцеловал крохотную звездочку.

– Если ты прошла через подобное, в запасниках твоей души должна храниться масса рассказов, Шехерезада.

Она заплакала.

– Не надо, Эмма. – Гарри обнял ее и уложил на кровать. Он гладил ее волосы, целовал мокрые от слез щеки и баюкал, пока она не уснула.

Гарри задул свечу на своем прикроватном столике, но сон не шел. Он лежал в темноте и думал о двух вещах. С одной стороны, он был рад, что ее отец мертв. Но с другой, жалел, что мерзавец умер и лишил Гарри удовольствия убить его.