Местечко Сегельфосс - Гамсун Кнут - Страница 60

– Ах, вот как вы стали храбры! – сказал адвокат, задетый за живое самоуверенным тоном жертвы.– Но, в таком случае вам следовало бы и со мной расплатиться пораньше.

– Я постараюсь никогда больше не быть вам должным. Таково мое намерение, – ответил ленсман.

Значит, наконец-то он понял, что должен зарабатывать деньги и держать свою кассу в порядке. Нельзя сказать, чтоб особенно рано! У него был очень твердый и решительный вид, когда он покинул адвоката и направился в гостиницу, чтобы потребовать у Юлия аукционные деньги в двадцать четыре часа. Но подойдя к двери, он посмотрел на свои часы и увидел, что сегодня ему некогда заходить в гостиницу, тогда он отправился домой и заглянул к Нильсу-сапожнику. Ему хотелось еще раз попробовать засадить сапожника за работу. Но опять потерпел неудачу.

– Я больше не сапожничаю даже для себя, – ответил Нильс и показал, что на нем покупные башмаки из Буа. Да, это была последняя его покупка на фантастические, таинственные деньги, полученные летом; он купил эти башмаки. И вот они уже начали расползаться на швах, и подметки проносились, но это все-таки очень легкие и приятные летние башмаки, хотя стояла осень. Нильс– сапожник бегал в них, как ветер.

– В Буа много таких башмаков, – сказал он ленсману.

– Да, но эти башмаки не для меня, Нильс.

– И уж коли на то пошло, – сказал Нильс, – я как раз сейчас получил извещение от Теодора, что опять будет театр, а кроме меня некому поручить билеты и всю счетную часть.

– Сколько же ты получаешь за такой вечер продажи билетов? – спросил ленсман.

– Две кроны, – ответил Нильс-сапожник, не задумываясь.

Должно быть, он сбился с пути в один туманный день, и с тех пор у него не все были дома.

Ленсман встретил шарабан-доктора и снял фуражку.

– Здравствуйте, ленсман! – ответил доктор Муус и остановился.– Позвольте мне воспользоваться случаем и, кстати, проститься с вами, я уезжаю на этих днях. Спасибо вам, ленсман, и поклонитесь вашим от доктора Мууса. Что ж, я могу сказать, что исполнил свой долг и честно отслужил свое время здесь на севере, пусть теперь другие сделают то же! На боку я никогда не лежал, да и сейчас я, так сказать, на ходу и еду к больному. Да, к Перу-лавочнику, к старику Иенсену из Буа, несчастный человек, болен бог знает сколько лет. Я сделал все, что может сделать наука, у него то, что у нас называется гемиплегия, паралич одной половины тела. Сегодня я получил сообщение о том, что произошло что-то новое, но я не решаюсь высказываться до подробного исследования. Можно предположить, что это паралич мозга. Ну, прощайте, ленсман! Можете поверить, я предвкушаю сладость возвращения на юг, в Христианию, и свидания с моими родными. Только надежда на эту минуту и поддерживала меня здесь все эти годы. А теперь я, слава богу, накопил порядочную сумму опыта, который пригодится моей родной области.

Доктор уехал, прибыл в Буа, поднялся в светелку, понюхал затхлый воздух, приказал отворить окно, снял пальто, потер руки и стал исследовать пациента. Разумеется, Пер из Буа был болен, но нет, нового удара у него не было, да он и не допустил бы себя до этого. Он был чем-то возмущен и страшно ревел: немудрено, что несчастье Буа потрясло его и на минуту затемнило его разум; трудно отказаться от блестящего плана мести, не испытав потрясения. Но Пер из Буа вовсе не находился в агонии. Однако, он был еще ужасно возбужден: «Буа!– говорил он. – И еще эта проклятая коза!» – говорил он.

– Хорошо, хорошо, а теперь мы дадим вам чего-нибудь, чтоб вы уснули! – сказал доктор, успокаивая его.

Он отвесил с необыкновенной тщательностью бромистого калия, как будто один липший грамм грозил смертью.

– А вот это пусть примет вечером, – сказал он барышням Иенсен, стоявшим тут же, – и принесите мне столовую ложку, чтоб я видел, какой она величины, – сказал он.– Да, эта годится. Сейчас я дам ему сам, чтобы вы научились, как вам это сделать вечером!

Когда доктор кончил и вышел на двор, там стоял Теодор, дожидавшийся результата.

– Нет, это не новый паралич, – сказал доктор, – но больному нужен покой. Если наступит ухудшение, немедленно пошлите за мной.

И доктор Муус направился к своему кабриолету, ступая ногами с поразительной аккуратностью.

Теодор не двинулся с места. Новое испытание, постигшее отца, должно быть, несколько смирило и несколько придавило его: придя к себе, он держался тихо и отменил данное приказчику Корнелиусу приказание: не стоит подносить парням нынче вечером, – сказал он, – раз отцу стало хуже, – прибавил он.

– Он помирает? – спросил приказчик Корнелиус. Теодор ответил:

– Больному необходим покой. А впрочем, – сказал он, – я никогда не слыхал, чтобы какому-нибудь больному покой был не нужен.

Теодор был далеко не в том же настроении, как утром, и если бы не народ, он, вероятно, завел бы граммофон и послушал бы Коронационный марш. Но уныние его продолжалось недолго, явился посланный от адвоката Раша. Явилась горничная Флорина.

– Вы знаете, где находится Дидрексон? – спросила она, заботясь прежде всего о своих собственных делах.

– Дидрексон? Зачем он тебе понадобился?

– Я уж давно написала ему и не получаю ответа. Я только хочу узнать, где он.

– Зачем это? Деньги здесь, и я сказал, что в свое время ты их получишь.

– Да, но я не хочу ждать. Можете это ему сказать.

– Так я это и сделал!

Пауза. У горничной Флорины, должно быть, не особенно много стыда, она говорит:

– Так, так. Ну, тогда я напишу его невесте, я знаю, как ее зовут.

– Это ты оставь, Флорина, вот что я тебе скажу! – торжественно заявил Теодор.– Если ты откроешь рот или возьмешься за перо и напишешь благородной даме, дело твое пропало!

– Я не желаю вас знать! – сказала Флорина и с бешенством посмотрела на него.

Но хуже этого ничего нельзя было бросить Теодору в лицо, он не выносил этого, это наводило его до степени чего-то обыденного и ничтожного.

– Я вышвырну тебя вон! – раздраженно крикнул он и побледнел.– И чтоб ноги твоей здесь больше не было!

Флорина поняла, что дело серьезно, и сказала:

– Я пришла с поручением от адвоката. Он велел вам прийти в контору.

Теодор подумал с минуту:

– От адвоката? Чтоб я пришел к нему? Нет.

– Он так велел сказать.

– Можешь передать от меня своему адвокату, что если ему от меня что– нибудь надо, пусть придет сюда сам!

Горничная Флорина могла сколько угодно фыркать по поводу важности коротенького человечка, – Теодор схватил ее за руку и потащил к двери.

– Уж я передам ему ваши слова, будьте спокойны! – угрожающе сказала она.

Но адвокату, по-видимому, было важно повидать Теодора еще сегодня же, он действительно приковылял в лавку и начал с того, что нынче вежливости от молодежи трудно ожидать. Теодор стоял как раз перед прилавком с аршином в руках, а ведь хороший аршин бывает обыкновенно из ясеневого дерева. Он шагнул к адвокату и спросил, не надо ли ему чего-нибудь?

– Да, – ответил адвокат и сразу же сказал, что старой лавке приходится сдаться.

– Так скоро? Господи помилуй…! – Ха-ха, Теодор видел толстяка насквозь: адвокат наверно решил, что его гонорар в опасности – ага, но на это Теодор только улыбнулся, он лучше знал старую лавку.

– Тут нечему улыбаться, – сказал адвокат и погремел ключами.– И вообще я не желаю разговаривать с вами здесь, разве мы не можем переговорить наедине?

– Нет, – ответил Теодор, – я хочу разговаривать с вами при свидетелях.

Адвокат злобно усмехнулся при этих словах и сказал:

– Теперешняя молодежь не блещет благовоспитанностью. Вы нахально приказываете передать мне, чтобы я пришел к вам для переговоров, неужели вам не стыдно! Если бы не ваши родители и не ваши сестры, вы бы напрасно дожидались меня. Впрочем, я больше ничего не имею сказать вам, и у нас с вами не будет никаких дел. После сегодняшней перемены к худшему в положении вашего отца, я посоветовал вашим сестрам уладить сами отношения с вами. Результат, к которому вы придете, должен быть окончательным, и то, что надо будет закрепить письменно, то я напишу. По моему мнению, для всех вас будет выгодно помириться на минимуме. Разумеется, вы заберете все товары в лавке?