Светлана - Артюхова Нина Михайловна - Страница 68

 — Нет, а что?

Светлана сразу поняла, чего им хочется.

 — Вы дайте им деньги, они вам возьмут билет. Толь­ко, ребята, на платформу не выходить. До станции и сей­час же обратно.

Ребята, счастливые, умчались вперед.

 — Костя, может быть, возьмете все-таки?

 — Что?

 — Ирисы.

 — Не возьму! Ты подумай сама: в метро, в поезде с такой экзотикой... Все будут обращать внимание...

Мимо станции промчался паровоз, один, без вагонов, с длинным пушистым хвостом дыма. Загудел, засвистел, будто закричал от радости. Вид у него был веселый и легкомысленный. Он был похож на человека, обременен­ного большой семьей и совершающего в выходной день одинокую прогулку.

Мальчики приостановились полюбоваться на паровоз и побежали дальше.

 — Ты уверена, что они не будут выходить на плат­форму?

 — Уверена.

 — Уж будто они тебя всегда так великолепно слу­шаются!

 — Костя, сказать вам по секрету? Не все-гда!

Он расхохотался:

 — С одной стороны — уверена, а с другой — не все­гда. Непонятно что-то.

 — В данном случае — уверена. Во-первых, сегодня вы мне помогаете.

 — Я? Каким же образом?

 — При вас никому не захочется получить замечание.

 — А на обратном пути? Когда я уеду?

 — На обратном пути будет действовать сила инер­ции. Костя, ведь это даже не из моего отряда ребята. Они сами захотели вас проводить — и меня охранять в лесу. Мы вернемся домой, солидно разговаривая.

 — Я вижу, ты неплохой психолог.

Светлана взглянула на маленькие часы-браслетку. Он сам подарил ей эти часики в прошлом году, после окончания седьмого класса. Вспомнились ее детская радость и недетское смущение. Видимо, перестарался — подарок показался ей слишком дорогим.

Ребята бежали к ним от станции с билетом и сдачей. Через несколько минут подошел поезд. Стоя у открытого окна, Костя увидел Светлану и мальчиков на платформе. Ребята все казались длинноногими, потому что были в коротких трусиках. Светлана стояла в середине, обни­мая тонкими руками желтые и лиловые ирисы. Цветы все наклонились головками в одну сторону. Букет был такой огромный, что, казалось, девочке тяжело его дер­жать.

Почему не взял цветы? Ей хотелось. Не такая уж трудная работа — отвезти их домой...

За станцией — поле, а дальше — лес, за лесом — красный флаг над березовой рощей. Утром и вечером вызывают какого-нибудь счастливчика «на флаг».

«Есть на флаг!» — И сияющий парень бежит к мачте. Много ли человеку нужно для счастья?

В тот момент, когда поезд трогался, Косте вдруг захо­телось не уезжать, остаться в лагере, сделаться опять вот таким голоногим мальчишкой.

Солнце выглянуло из-за тучки и зажгло разноцветны­ми огнями пионерские галстуки и Светланин букет.

Костя высунулся из окна, сняв фуражку, чтобы не унесло ветром.

Нет, станции уже не видно, только поле и лес — он ка­жется совсем темным против солнца. Сейчас Светлана и ребята пойдут этим лесом, солидно разговаривая.

Костя помахал фуражкой и обернулся — не заметил ли кто из пассажиров легкомысленного махания, в сущ­ности неизвестно к кому обращенного. Но вагон был почти пустой. Букет можно было бы положить даже не на верхнюю полку, а сюда, рядом с собой, и рассмотреть хорошенько Светланкиных любимцев — маленькие лило­вые ирисы.

Как-то они называются еще... да!.. «касатики». Лас­ковое такое название. Жалко, что не вспомнил раньше и не сказал Светлане — может быть, она не знает, ей по­нравилось бы. Или касатики другого оттенка, не лиловые, а голубоватые? Нет уж, пускай эти тоже касатики, к ним подходит.

Дым от папиросы осторожной тонкой струей тянулся к окну, а за окном стремительно обрывался.

В вагоне начинало темнеть. И в лесу теперь уже тем­новато становится... Хорошо, что у Светланы так много солидных провожатых. Может быть, выйдет им навстречу тот парень в широкополой шляпе — Толя, кажется, его зовут? — и будут говорить о своих лагерных делах... Светлана расскажет ему о беседе с лейтенантом... и до лейтенанта им уже не будет никакого дела, просто будут радоваться, что провели «мероприятие».

А может быть, и о мероприятиях им совсем не захо­чется разговаривать в такой чудесный вечер? Найдут те­му поинтереснее? С какой забавной гордостью и даже уважением смотрел этот самый Толя на Светланку, когда она говорила о Робсоне!

Сколько ей лет? Перешла на второй курс педучили­ща... Значит, если бы в школе — в девятый класс. Со­всем еще девочка. А в то же время... Впрочем, она стар­ше своих подруг.

И ведь руки у нее маленькие, но не слабые. Сейчас пожала твердо, энергично. И здоровается и прощается именно так, как нужно здороваться и прощаться — не­равнодушно.

Касатики... До чего выразительны иногда бывают на­звания цветов! Некоторые прямо даже какие-то сказоч­ные. Мать-и-мачеха, кукушкины слезки... Иван-да-марья.

Про иван-да-марью еще в детстве слышал трогатель­ную историю. Скромный темно-синий Иван уезжал куда-то, а желтенькая красавица Марья не хотела с ним рас­ставаться, бежала за ним и повисла у него на шее... И они превратились в цветок — чтобы не разлучаться.

Мудрый конец. В сущности, если бы они не преврати­лись в цветок, неизвестно еще, как обернулось бы дело.

Куда уезжал Иван? Вероятнее всего — на войну уез­жал. А что, если Марья так с ним прощалась горячо толь­ко из деликатности, чтобы не огорчать Ивана перед раз­лукой, не нарушать его душевного равновесия? Возмож­но, где-нибудь поблизости жил какой-нибудь Петр или Сидор, который ей гораздо больше нравился? Тогда — напрасно провожала. Если Иван когда-нибудь поймет, в чем тут было дело, ему больно будет вспоминать об этих проводах... Даже через много лет будет больно!

На березе первая желтая ветка — только одна во всем лесу.

Будто осень выглянула откуда-то потихоньку в холод­ное, пасмурное утро, мазнула желтой краской, а потом посмотрела на календарь — и раздумала.

«Что же я делаю? Зачем людям настроение портить в середине лета?»

И спряталась осень. А желтая ветка осталась. Висит ярким флажком и всем бросается в глаза. Поторапливает людей, напоминает им, что северное лето короткое.

Кому — сенокос не упустить, к близкой жатве гото­виться.