Творения - Хлебников Велимир - Страница 29

29

140. Ночь в Персии

Морской берег.Небо. Звезды. Я спокоен. Я лежу.А подушка — не камень, не перья:Дырявый сапог моряка.В них Самородов в красные дниНа море поднял восстаньеИ белых суда увел в Красноводск,В красные воды.Темнеет. Темно.«Товарищ, иди, помогай!» —Иранец зовет, черный, чугунный,Подымая хворост с земли.Я ремень затянулИ помог взвалить.«Саул!» («Спасибо» по-русски.)Исчез в темноте.Я же шептал в темнотеИмя Мехди.Мехди?Жук, летевший прямо с черногоШумного моря,Держа путь на меня,Сделал два круга над головойИ, крылья сложив, опустился на волосы.Тихо молчал и послеВдруг заскрипел,Внятно сказал знакомое словоНа языке, понятном обоим.Он твердо и ласково сказал свое слово.Довольно! Мы поняли друг друга!Темный договор ночиПодписан скрипом жука.Крылья подняв, как паруса,Жук улетел.Море стерло и скрип и поцелуй на песке.Это было!Это верно до точки!

1921

141. Дуб Персии

Над скатертью запутанных корнейПустым кувшиномПодымает дуб столетние цветыС пещерой для отшельников.И в шорохе ветвейШумит созвучиеС Маздаком Маркса.«Хамау, хамау!Уах, уах, хаган!» —Как волки, ободряя друг друга,Бегут шакалы.Но помнит шепот тех ветвейНапев времен Батыя.

Лето 1921

142. "Ночи запах — эти звезды…"

Ночи запах — эти звездыВ ноздри буйные вдыхая,Где вода легла на гвозди,Говор пеной колыхая,Ты пройдешь в чалме зеленойИз засохнувшего сена —Мой учитель опаленный,Черный, как костра полено.А другой придет навстречу,Он устал, как весь Восток,И в руке его замечуКрасный сорванный цветок.

143. "Ручей с холодною водой..»

Ручей с холодною водой,Где я скакал, как бешеный мулла,Где хорошо.Чека за 40 верст меня позвала на допрос.Ослы попадались навстречу.Всадник к себе завернул.Мы проскакали верст пять.«Кушай», — всадник чурек отломил золотистый,Мокрый сыр и кисть голубую вина протянул на ходу,Гнездо голубых змеиных яиц,Только нет матери.Скачем опять, на ходуКушая неба дары.Кони трутся боками, ремнями седла.Улыбка белеет в губах моего товарища.«Кушай, товарищ», — опять на ходу протянулась рука с кистью глаз моря.Так мы скакали вдвоем на допрос у подножия гор.И буйволов сухое молоко хрустело в моем рту,А после чистое вино в мешочках и золотистая мука.А рядом лес густой, где древний стволБыл с головы до ног окутан хмурым хмелем,Чтоб лишь кабан прошиб его, несясь как пуля.Чернели пятна от костров, зола белела, кости.И стадо в тысячи овец порою, как потоп,Руководимо пастухом, бежало нам навстречуЧерными волнами моря живого.Вдруг смерклось темное ущелье. Река темнела рядом,По тысяче камней катила голубое кружево.И стало вдруг темно, и сетью редких капель,Чехлом холодных капельПокрылись сразу мы. То грозное ущельеВдруг встало каменною книгой читателя другого,Открытое для глаз другого мира.Аул рассыпан был, казались саклиБуквами нам непонятной речи.Там камень красный подымался в небоНа полверсты прямою высотой, кем-то читаемой доныне.Но я чтеца на небе не заметил,Хотя, казалось, был он где-то около.Быть может, он чалмой дождя завернут был.Служебным долгом внизу река шумела,И оттеняли высоту деревья-одиночки.А каменные ведомости последней тьмы тем летКрасны, не скомканы стояли.То торга крик? Иль описание любви, и нежной и туманной?Как пальцы рук, над каменной газетой белели облака.К какому множеству столетийОкаменелых новостей висели правильно строки?Через день Чека допрос окончила ненужный,И я, гонимый ей, в Баку на поезде уехал.Овраги, где клубилася рекаВ мешках внезапной пустоты,Где сумрак служил небу.Я узнавал растений храмыИ чины, и толпу.Здесь дикий виноград я рвал,Все руки исцарапав.И я уехал.Овраги, где я лазил, мешки русла пустого, гдепрятались святилища растений,И груша старая в саду, на ней цветок богов — омела раскинула свой город,Могучее дерево мучая деревней крови другой, цветами краснея,—Прощайте все!Прощайте, вечера, когда ночные боги, седые пастухи, в деревни золотые вели свои стада.Бежали буйволы, и запах молока вздымался деревом на небоИ к тучам шел.Прощайте, черно-синие глаза у буйволиц за черною решеткою ресниц,Откуда лились лучи материнства и на теленка и на людей.Прощай, ночная темнота,Когда и темь и буйволыОдной чернели тучейИ каждый вечер натыкался я рукойНа их рога крутые,Кувшин на головеПечальнооких женС медлительной походкой.