Том 2. Баллады, поэмы и повести - Жуковский Василий Андреевич - Страница 15

15

Граф Гапсбургский *

Торжественным Ахен весельем шумел;   В старинных чертогах, на пире Рудольф, император избранный, сидел   В сиянье венца и в порфире. Там кушанья рейнский фальцграф разносил; Богемец напитки в бокалы цедил;   И семь избирателей, чином Устроенный древле свершая обряд, Блистали, как звезды пред солнцем блестят,   Пред новым своим властелином. Кругом возвышался богатый балкон,   Ликующим полный народом; И клики, со всех прилетая сторон,   Под древним сливалися сводом. Был кончен раздор; перестала война; Бесцарственны, грозны прошли времена;   Судья над землею был снова; И воля губить у меча отнята; Не брошены слабый, вдова, сирота   Могущим во власть без покрова. И кесарь, наполнив бокал золотой,   С приветливым взором вещает: «Прекрасен мой пир; все пирует со мной;   Все царский мой дух восхищает… Но где ж утешитель, пленитель сердец? Придет ли мне душу растрогать певец   Игрой и благим поученьем? Я песней был другом, как рыцарь простой; Став кесарем, брошу ль обычай святой   Пиры услаждать песнопеньем?» И вдруг из среды величавых гостей   Выходит, одетый таларом * , Певец в красоте поседелых кудрей,   Младым преисполненный жаром. «В струнах золотых вдохновенье живет. Певец о любви благодатной поет,   О всем, что святого есть в мире, Что душу волнует, что сердце манит… О чем же властитель воспеть повелит   Певцу на торжественном пире?» «Не мне управлять песнопевца душой   (Певцу отвечает властитель); Он высшую силу признал над собой;   Минута ему повелитель; По воздуху вихорь свободно шумит; Кто знает, откуда, куда он летит?   Из бездны поток выбегает; Так песнь зарождает души глубина, И темное чувство, из дивного сна   При звуках воспрянув, пылает». И смело ударил певец по струнам,   И голос приятный раздался: «На статном коне по горам, по полям   За серною рыцарь гонялся; Он с ловчим одним выезжает сам-друг Из чащи лесной на сияющий луг,   И едет он шагом кустами; Вдруг слышат они: колокольчик гремит; Идет из кустов пономарь и звонит;   И следом священник с дарами. И набожный граф, умиленный душой,   Колена свои преклоняет С сердечною верой, с горячей мольбой   Пред Тем, что живит и спасает. Но лугом стремился кипучий ручей; Свирепо надувшись от сильных дождей,   Он путь заграждал пешеходу; И спутнику пастырь дары отдает; И обувь снимает и смело идет   С священною ношею в воду. «Куда?» — изумившийся граф вопросил.   «В село; умирающий нищий Ждет в муках, чтоб пастырь его разрешил,   И алчет небесный пищи. Недавно лежал через этот поток Сплетенный из сучьев для пеших мосток —   Его разбросало водою; Чтоб душу святой благодатью спасти, Я здесь неглубокий поток перейти   Спешу обнаженной стопою». И пастырю витязь коня уступил   И подал ноге его стремя, Чтоб он облегчить покаяньем спешил   Страдальцу греховное бремя. И к ловчему сам на седло пересел И весело в чащу на лов полетел;   Священник же, требу святую Свершивши, при первом мерцании дня Является к графу, смиренно коня   Ведя за узду золотую. «Дерзну ли помыслить я, — граф возгласил,   Почтительно взоры склонивши, — Чтоб конь мой ничтожной забаве служил,   Спасителю-богу служивши? Когда ты, отец, не приемлешь коня, Пусть будет он даром благим от меня   Отныне тому, чье даянье Все блага земные, и сила, и честь, Кому не помедлю на жертву принесть   И силу, и честь, и дыханье». «Да будет же вышний господь над тобой   Своей благодатью святою; Тебя да почтит он в сей жизни и в той,   Как днесь он почтён был тобою; Гельвеция славой сияет твоей; И шесть расцветают тебе дочерей,   Богатых дарами природы: Да будут же (молвил пророчески он) Уделом их шесть знаменитых корон;   Да славятся в роды и роды». Задумавшись, голову кесарь склонил:   Минувшее в нем оживилось. Вдруг быстрый он взор на певца устремил —   И таинство слов объяснилось: Он пастыря видит в певце пред собой; И слезы свои от толпы золотой   Порфирой закрыл в умиленье… Все смолкло, на кесаря очи подняв, И всяк догадался, кто набожный граф,   И сердцем почтил привиденье.

Узник *

«За днями дни идут, идут…     Напрасно; Они свободы не ведут     Прекрасной; Об ней тоскую и молюсь, Ее зову, не дозовусь. Смотрю в высокое окно     Темницы: Все небо светом зажжено     Денницы; На свежих крыльях ветерка Летают вольны облака. И так все блага заменить     Могилой; И бросить свет, когда в нем жить     Так мило; Ах! дайте в свете подышать; Еще мне рано умирать. Лишь миг весенним бытиём     Жила я; Лишь миг на празднике земном     Была я; Душа готовилась любить… И все покинуть, все забыть!» Так голос заунывный пел     В темнице… И сердцем юноша летел     К певице. Но он в неволе, как она; Меж ними хладная стена. И тщетно с ней он разлучен     Стеною: Невидимую знает он     Душою; И мысль об ней и день и ночь От сердца не отходит прочь. Все видит он: во тьме она     Тюрёмной Сидит, раздумью предана,     Взор томный; Младенчески прекрасен вид; И слезы падают с ланит. И ночью, забывая сон,     В мечтанье Ее подслушивает он     Дыханье; И на устах его горит Огонь ее младых ланит. Таясь, страдания одне     Делить с ней, В одной темничной глубине     Молить с ней Согласной думой и тоской От неба участи одной — Вот жизнь его: другой не ждет     Он доли; Он, равнодушный, не зовет     И воли: С ней розно в свете жизни нет; Прекрасен только ею свет. «Не ты ль, — он мнит, — давно была     Любима? И не тебя ль душа звала,     Томима Желанья смутного тоской, Волненьем жизни молодой? Тебя в пророчественном сне     Видал я; Тобою в пламенной весне     Дышал я; Ты мне цвела в живых цветах; Твой образ веял в облаках. Когда же сердце ясный взор     Твой встретит? Когда, разрушив сей затвор,     Осветит Свобода жизнь вдвоем для нас? Лети, лети, желанный час». Напрасно; час не прилетел     Желанный; Другой создателем удел     Избранный Достался узнице младой — Небесно-тайный, не земной. Раз слышит он: затворов гром,     Рыданье, Звук цепи, голоса́… потом     Молчанье… И ужас грудь его томит — И тщетно ждет он… все молчит. Увы! удел его решен…     Угрюмый, Навек грядущего лишен,     Все думы За ней он в гроб переселил И молит рок, чтоб поспешил. Однажды — только занялась     Денница — Его со стуком расперлась     Темница. «О радость! (мнит он) скоро к ней!» И что ж?.. Свобода у дверей. Но хладно принял он привет     Свободы: Прекрасного уж в мире нет;     Дни, годы Напрасно будут проходить… Погибшего не возвратить. Ах! слово милое об ней     Кто скажет? Кто след ее забытых дней     Укажет? Кто знает, где она цвела? Где тот, кого своимзвала? И нет ему в семье родной     Услады; Задумчив, грустию немой     Он взгляды Сердечные встречает их; Он в людстве сумрачен и тих. Настанет день — ни с места он;     Безгласный, Душой в мечтанье погружен,     Взор страстный Исполнен смутного огня, Стоит он, голову склоня. Но тихо в сумраке ночей     Он бродит И с неба темного очей     Не сводит: Звезда знакомая там есть; Она к нему приносит весть… О милом весть и в мир иной     Призванье… И делит с тайной он звездой     Страданье; Ее краса оживлена: Ему в ней светится она. Он таял, гаснул и угас…     И мнилось, Что вдруг пред ним в последний час     Явилось Все то, чего душа ждала, И жизнь в улыбке отошла.