Стихотворения - Гудзенко Семен Петрович - Страница 4

4

НЕБЕСА

Такое небо!         Из окна посмотришь черными глазами, и выест их голубизна и переполнит небесами. Отвыкнуть можно от небес, глядеть с проклятьем                 и опаской, чтоб вовремя укрыться в лес и не погибнуть под фугаской. И можно месяц,            можно два под визг сирен на землю падать и слушать,        как шумит трава и стонет под свинцовым градом. Я ко всему привыкнуть смог, но только не лежать часами. …И у расстрелянных дорог опять любуюсь небесами.

1942

ПЕРВАЯ СМЕРТЬ

Ты знаешь,     есть в нашей солдатской судьбе первая смерть        однокашника, друга… Мы ждали разведчиков в жаркой избе, молчали      и трубку курили по кругу. Картошка дымилась в большом чугуне. Я трубку набил        и подал соседу. Ты знаешь,       есть заповедь на войне: дождаться разведку       и вместе обедать. «Ну, как там ребята?..            Придут ли назад?..» — каждый из нас повторял эту фразу. Вошел он.       Сержанту подал автомат. «Сережа убит…        В голову…             Сразу…» И если ты       на фронте дружил, поймешь эту правду:             я ждал, что войдет он, такой,    как в лесах Подмосковья жил, всегда пулеметною лентой обмотан. Я ждал его утром.          Шумела пурга. Он должен прийти.             Я сварил концентраты. Но где-то       в глубоких              смоленских снегах замерзшее тело       армейского брата. Ты знаешь,       есть в нашей солдатской судьбе первая смерть…             Говорили по кругу — и все об одном,          ничего о себе. Только о мести,             о мести                   за друга.

1942

ПОДРЫВНИК

К рассвету точки засекут, а днем начнется наступленье. Но есть стратегия секунд, и есть секундные сраженья. И то,   что может сделать он и тол   (пятнадцать килограммов), не в силах целый батальон, пусть даже смелых               и упрямых. Он в риске понимает толк. Уверенно,      с лихим упорством вступает он в единоборство с полком.       И разбивает полк. И рассыпаются мосты. И падают в густые травы, обламывая кусты, на фронт идущие составы. И в рельсах, согнутых улиткой, Отражена его улыбка.

1942

САПЕР

Всю ночь по ледяному насту, по черным полыньям реки шли за сапером коренастым обозы,      танки           и полки. Их вел на запад           по просекам простой, спокойный человек. Прищурившись, смотрел на снег и мины находил под снегом. Он шел всю ночь.             Вставал из лога рассвет в пороховом дыму. Настанет мир.           На всех дорогах поставят памятник ему.

1942

ПАМЯТЬ

Был мороз.        Не измеришь по Цельсию. Плюнь — замерзнет.               Такой мороз. Было поле с безмолвными рельсами, позабывшими стук колес. Были стрелки        совсем незрячие — ни зеленых,        ни красных огней. Были щи ледяные.               Горячие были схватки         за пять этих дней. Каждый помнит по-своему, иначе, и Сухиничи, и Думиничи, и лесную тропу на Людиново — обожженное, нелюдимое. Пусть кому-нибудь кажется мелочью, но товарищ мой до сих пор помнит только узоры беличьи и в березе забытый топор. Вот и мне:         не деревни сгоревшие, не поход по чужим следам, а запомнились онемевшие рельсы. Кажется, навсегда…

1942

ТОВАРИЩИ

Бойцы из отряда Баженова прошли

по тылам 120 км, неся раненого.

Можно вспомнить сейчас,                 отдышавшись и успокоясь. Не орут на дорогах немецкие патрули. По лесам непролазным                 и в озерах студеных по пояс мы товарища раненого несли. Он был ранен в бою,                 на изрытом снарядами тракте… Мы несли его ночью,                 дневали в лесу. Он лежал на траве,                 не просил: «Пристрелите.                                  Оставьте». Он был твердо уверен —                 друзья донесут. Стиснув зубы до боли,                 бинтовали кровавые раны. Как забыть этот путь!                 Он был так безысходно далек. Голодали упрямо,             но каждый в глубоких карманах для него      почерневший сахар берег. Мы по рекам прошли,                 по нехоженым топким болотам. Мы пробились к своим                 и спасли драгоценную жизнь. Это в битвах рожденный,                 пропитанный кровью и                                   потом, самый истинный,             самый русский                     гуманизм.