Встретимся через 500 лет! (СИ) - Белов Руслан Альбертович - Страница 61

- Если бы не клятва Гиппократа, которую я давал, я бы... - сжал кулаки Перен.

Профессор недолюбливал русских. На него крайне болезненно действовали отсутствие в их глазах определенности, то насмешливость, то безумная решительность и, наконец, непонятное выражение превосходства, прекрасно отражавшиеся в описываемый момент на лице Луи де Маара, легко вжившегося в роль боевого русского милиционера Шарапова.

- Прямо скажи, профессор, прямо, - разошелся тот. - Мой друг не доцент какой, он - пахан отдела по борьбе с откровенным бандитизмом. А ты знаешь, что такое откровенный бандитизм? Это когда люди дохнут, как в Чикаго. И при этом теряют сокровенное. Почки, например. Или прямую кишку для пересадки буржую. А за это в Союзе по пятнашке полагается. По пятнашке на душу населения.

- Я к вам пришел сказать, что вы, месье Жеглов, находитесь в медицинской клинике, не на... не на...

- Не на Петровке, 38, - услужливо подсказал Шарапов.

- Да. И если бы не просьба влиятельного лица и моя мягкость, сейчас вы были бы на... на...

- На Ваганьковском кладбище.

- Совершенно верно.

- А на кладбище все спокойненько, все пристойненько, абсолютная благодать, - ударил по струнам Жеглов. - Эх, научились бы памятники делать, я давно б там был.

- В Эльсиноре памятник вам сделают, как живой, будете довольны, - странно посмотрел профессор на бойца с организованной преступностью.

- Вы меня растрогали, доктор, - сказал Жеглов, отложив гитару. - И, растроганный, я готов вас внимательно выслушать.

- Ваше здоровье не так хорошо, как вы думаете. В любой момент болезнь вновь может вами овладеть. Чтобы ей не поддаться, вы должны вести напряженный образ жизни. Вы должны напряженно работать, думать и заниматься...

- Любовью, - подсказал Шарапов.

- Нет, я не это имел в виду. Я хотел сказать, заниматься...

- Сексом! - расцвел Шарапов.

- Нет, социальной или, как у вас говорят, общественной деятельностью.

- Я? Общественной деятельностью? Ты чего кукарекаешь, ботаник?! - зло приподнялся Жеглов.

- Он мент, профессор, мент - рассмеялся Шарапов, - А для мента общественная деятельность - это стрельба с преступностью.

- Мент? Что это такое? Поясните.

- Мент - это мент. По-вашему это полицейский, который берет подозреваемую персону за лацканы, и сильно трясет, пока тот не расколется.

- Понятно... Нет, такая общественная работа нам не нужна. Жаль...

Попрощавшись с обоими офицерским кивком, профессор вышел, однако тут же вернулся, встал посереди комнаты, сказал Жеглову неверным голосом:

- А что если я предложу вам расследовать события, имевшие место в Эльсиноре в течение последних шести месяцев.

- Вы хотите сесть? - усмехнулся Жеглов.

- Присаживайтесь, профессор, - сказал Шарапов, указывая на кресло.

- Я постою пока, - ответил профессор. - Я предлагаю вам его, потому что хочу получить оценку своей деятельности, своим устремлениям, своим неудачам и достижениям. Именно вашу оценку, мистер Жеглов. Русские славятся способностью видеть нечто скрытое от глаз человека, чтящего уголовный кодекс, как краеугольный камень общества. Они способны видеть под нагромождениями...

- Не, мистер Жеглов не Достоевский, - высморкался в совковый платочек Шарапов. - Амфибрахиев он не знает, у него в голове одни статьи да примечания.

- Да помолчите, Гастингс, извините, Шарапов.

- Я могу взяться за это дело, - сказал Жеглов, дождавшись конца сцены. - И проведу его беспристрастно. И без лацканов. Обещаю. Хотя...

- Что «хотя»? Говорите, я все должен знать.

Жеглов, посмотрел на него долгим взглядом, взял гитару, запел:

Сыт я по горло, до подбородка -

Даже от песен стал уставать, -

Лечь бы на дно, как подводная лодка,

Чтоб не могли запеленговать![75]

- Русского я не знаю, но по вирше вашей понял, что вы хотите покоя, - сказал профессор. - Обещать его я не могу, да и не нужен он вашему поправляющемуся организму. А вот содействие обещаю. И с сегодняшнего дня разрешаю покидать корпус.

- Вот спасибо! Содействие обязался оказывать, видите ли! А вас, случайно, не Сусаниным кличут? - Жеглов и Перен так смотрели друг на друга, что Шарапов почувствовал себя третьим лишним.

- Однако у меня есть условие – проведите расследование тайно от всех обитателей Эльсинора, - не услышал профессор Маара. - Естественно, если по завершении работы вы сочтете необходимым передать ее материалы полиции, я возражать не буду. Также обещаю, хм, застрелиться, если главным виновником, косвенным или прямым, вы признаете меня...

- Не надо стреляться профессор, - встал Шарапов меж ними. - Если вы застрелитесь, ваши больные разорвут нас на части.

- Надеюсь, - малопонятно усмехнулся профессор. - Кстати знаете, что сказал Йозеф Чапек, известный чешский художник? Он сказал, что лучше всего была бы пьеса без автора, без текста, да, пожалуй, и без актеров и зрителей[76], потому что все это лишь мешает успеху режиссера.

- То есть вашему успеху? - сказал Жеглов, понюхав правую свою ладонь.

- Нет, успеху моих недоброжелателей, - ответил профессор.

- Не могу представить нашу клинику без зрителей, актеров и убийц, - хмыкнул Шарапов.

- Мадмуазель Генриетта попросила меня передать вам приглашение как-нибудь зайти к ней на чашечку шоколада, - обратился Перен к Жеглову, одарив Шарапова смутным взглядом. - У нее к вам несколько вопросов, касающихся свободы выражения чувств в Советском Союзе.

- В Советском Союзе секса нет! - веско сказал Шарапов, постаравшись стать похожим на товарища Суслова, заведующего идеологией СССР.

- А мы не в Союзе, - тяжело посмотрел на него Жеглов. - Мы, дорогой мой, во Франции, а тут свои чудеса.

4. Пахнет «Аленкой».

- Эх, знаешь, Володя, какие мне сны в последнее время сняться, - обнял гитару, Жеглов, когда дверь за профессором закрылась. - Я баб в них ебу, почем зря. И не каких-нибудь Мурок с Лельками, а наших, санаторских. Вот сегодня снилось, как девку в шоколаде дрючил. Если бы ты знал, как она от счастья визжала, а потом, чтобы, значит, в смысле гигиены все законно было и от благодарности женской, весь шоколад с меня аккуратненько так язычком слизала...

- Вот оно что! А я-то думаю, чего это ты к себе принюхиваешься! Пахнешь сам себе, что ли? Каким шоколадом хоть? «Аленкой»?

- Не «Аленкой», импортным каким-то, но вкусным.

- А ты почем знаешь, что вкусным?

- Стыдно сказать, Володя, но она так лизала, что я заинтересовался, и тоже попробовал, и, не поверишь, весь с нее слизал.

- Как ты мог, Глеб?! Ты же советский милиционер?! Я думал, она тебя для себя эксплуатирует, а ты, оказывается, сам выгоду имеешь!

- Да вот, боевой советский милиционер с бабами импортными ночами трахается. Что ты будешь делать! Это, наверно, тлетворный Запад так на меня повлиял... Эх, - и ударил по струнам:

Ой, где был я вчера - не найду днем с огнем!

Только помню, что стены - с обоями, -

И осталось лицо - и побои на нем, -

Ну, куда теперь выйти с побоями!

Если правда оно -

Ну, хотя бы на треть, -

Остается одно: только лечь помереть!

- Ты не сокрушайся, ведь во сне это было, - с удовольствием послушав, перестал давить Шарапов. - А это обстоятельство вину сильно облегчает.

- Во сне говоришь? А почему тогда шоколадом от меня прет, хоть утром умывался?

- Я никакого запаха не чувствую, хоть убей, - сказал Шарапов, понюхав щеку друга.

- Зато я чувствую!

- Может, не то тогда умывал?

- Я все умывал, Володя. В том числе и то, на что ты намекаешь. Так что приходи ко мне сегодня в шкафу ночевать. В нем замочная скважина будь здоров, посмотришь, что и как, а утром доложишь.