Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Афанасьев Вячеслав Николаевич - Страница 59

59

172. «Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник!..»

Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник! Что? Пули в каску безопасней капель? И всадники проносятся со свистом Вертящихся пропеллерами сабель. Я раньше думал: «лейтенант» Звучит «налейте нам», И, зная топографию, Он топает по гравию. Война ж совсем не фейерверк, А просто — трудная работа, Когда — черна от пота — вверх Скользит по пахоте пехота. Марш! И глина в чавкающем топоте До мозга костей промерзших ног Наворачивается на чеботы Весом хлеба в месячный паек. На бойцах и пуговицы вроде Чешуи тяжелых орденов. Не до ордена. Была бы Родина С ежедневными Бородино. 26 декабря 1942. Хлебниково — Москва {172}

БОРИС ЛАПИН

Борис Матвеевич Лапин родился 9 июня 1905 года в Москве. В 15 лет вместе с отцом, военным врачом, побывал на фронтах гражданской войны.

В шестнадцать лет поступил в Высший Литературно-художественный институт, который закончил в 1924 году.

В 1922 году выходит сборник стихов Б. Лапина «Молниянин», в 1923 — «1922-я книга стихов». Много путешествовал по Советскому Союзу, был на Памире, Чукотке, в Средней Азии, участвовал в археологических и геоботанических экспедициях, в качестве штурмана-практиканта побывал в Турции, Греции, Японии, дважды ездил в Монголию, изучил несколько языков. Свои репортажи, подписываемые «Пограничник», посылал в ленинградскую «Красную газету», «Бакинский рабочий», ташкентскую «Правду Востока», в еженедельник «Семь дней», журналы «Вокруг света», «30 дней», в «Литературную газету», «Наши достижения». Из газетных репортажей складывались первые книги Б. Лапина «Повесть о стране Памир», «Тихоокеанский дневник», «Журналист на границе».

С начала 30-х годов Б. Лапин обычно писал в содружестве с З. Хацревиным («Сталинабадский архив», «Дальневосточные рассказы», «Путешествие», «Рассказы и портреты»).

В 1939 году Б. Лапин как корреспондент газеты «Героическая красноармейская» принимал участие в боях на Халкин-Голе.

В июле 1941 года Б. Лапин и З. Хацревин уехали на фронт в качестве корреспондентов «Красной звезды». В сентябре 1941 года они оба погибли под Киевом.

173. Недалеко от Оренбурга

Мы ехали в скотском вагоне В далекий и сытный Ташкент, И наши тифозные руки Сжимали холодный брезент. У края последнего леса Разобраны были пути. На склон выходили казаки, Чтоб нас, безоружных, вести. Когда нас вели на закате Казаки в багровый овраг, Мы пели, что смертью заплатит Наш Деспот, Мучитель и Враг. Когда нас потом хоронили В холодной осклизкой земле, Ни бабы по нас не вопили, Ни девки в соседнем селе. Погасшие тучи дымили Над белой казачьей землей В тот час, когда нас хоронили На свалке, на темной, лесной. Товарищей теплились знаки На дальней багровой горе. На степь выезжали казаки, Убившие нас на заре. 1923 {173}

174. Самарканд

Ночь горит огнём. Уплывает сад. Молодой соловей кричит. Путник всходит на холм, не глядя назад, И за ним его тень бежит. И бежит вдали, слыша чей-то крик, И за ней ещё тень ползёт — Это чёрный куст, как немой старик, Беспокойный холм стережёт. Путник снова свернул. Вот горят огни. Он идёт по своим следам, Спотыкаясь о каменных кладбищ пни И гробницы помойных ям. Кто его зовёт? Или сонный царь Снова встал из былых высот? Иль ждёт его роковая сталь Там, где есть в пути поворот? Нет, не ждёт его ни чужая сталь, Ни крутая о друге весть, Ни домашний страх, ни любовь, ни ложь, Ни отчаяние, ни месть. Это всё, что может лежать в суме, Что блестит на храме звезды, Что бело в земле и черно в сурьме И течёт сквозь поток воды. {174}

175. Бакалея

Я принес тебе аршин луны, Локоть неба — только не грусти! Двести гарнцев черной тишины, Полсажени Млечного пути, Жалких мыслей — одиноких — рой, Столько слез, что хоть по ним плыви, Столько вздохов, что — попробуй скрой! Это всё — за грош твоей любви. Твой ответ не слишком ли суров?.. Ты не хочешь сделки меновой, Для тебя я не найду даров В бакалейной лавке мировой. 1924 {175}

176. Отъезд

Из белой ограды, задолго до дня, Я вывел гнедого коня. Железный засов на стене загремел, Полкан завопил на меня. И я оглянулся на каменный дом С тоскливым высоким стыдом — Итак, это всё, что я в жизни имел И вывез теперь на гнедом. Осталась, быть может, и верно одна Моя молодая жена — Как ты был короток, мой мирный удел, Зато моя воля длинна. Холодное дуло винтовки блестит, Сшибаются тени копыт, Луна рассыпает свой призрачный мел На темные ветви ракит. Вокруг — зацветающий шорох земли Да бульканье кочек вдали. И я вспоминаю о всем, что я пел, О всех, кто навеки ушли. И мысль, что уж мне не вернуться назад, Жжет, жжет мой рассудок седой, Как давний, привычный и вяжущий яд, Разбавленный теплой водой. 1924 {176}