История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович - Страница 61

господствует над действием. Это просто смешно, хотя и на

фрейдистской основе (все тот же «комплекс импотенции», что и в

Шпоньке). Характеры и диалог великолепны. Тут Гоголь, не

связанный идейными задачами, дал полную волю своему гротескному

воображению, своему имитационному дару и в комизме превзошел

самого себя. Последняя пьеса, Игроки, ниже обеих великих комедий.

Это неприятная пьеса, населенная негодяями, которые ничуть не

смешны, и, хотя конструкция тут выдержана, пьеса суха, и ей не

хватает богатств настоящего Гоголя.

На сцене, как и в художественной прозе, Гоголь – и в этом его

историческая роль – был проводником реализма. Тут и там он был

открывателем дверей, тем, кто вводит доселе запрещенный материал.

В особенности Женитьба, с ее широкой и оригинальной трактовкой

купеческих нравов, оказала большое влияние на Островского. Обе

эти комедии (как и Горе от ума) стали величайшими триумфами

реалистической игры Михаила Щепкина.

9. ПРОЗА ЛЕРМОНТОВА

Лермонтов начал писать прозу очень рано. За три года, с

пятнадцати до восемнадцати лет, он написал три пьесы в прозе,

которые находятся на таком же низком уровне, как его ранние стихи.

Их риторический стиль идет от шиллеровских Разбойников, и там

фигурируют жестокие страсти и мелодраматические ситуации.

Примечательны в них несколько сильных реалистических сцен, где

показаны злоупотребления деспотизма по отношению к крепостным.

В 1835 г. Лермонтов снова обратился к драматической форме и

написал, размером Горя от ума, мелодраму Маскарад. Хотя яркий

риторический стих, которым написана пьеса, много лучше прозы его

ранних драм, других достоинств пьеса не имеет, являясь, как и они,

напыщенной мелодрамой с нереальными персонажами.

Первые опыты Лермонтова в художественной прозе также

относятся к его догусарской жизни. Это оставшийся незаконченным

роман о Пугачевском восстании, героем которого сделан мрачный

байронический мститель, в стиле французской «неистовой

словесности»; пронзительная риторика иногда перемежается грубо-

реалистическими сценами. Вторая попытка – роман о петербургском

обществе – Княгиня Лиговская, над которым он работал в 1835–

1836 гг. вместе со своим другом Святославом Раевским и который

тоже не был закончен. В нем уже много черт великого романа

Лермонтова Герой нашего времени, и его главный персонаж – первый

набросок Печорина.

В 1837–1839 гг. творческая эволюция Лермонтова шла в двух

направлениях: с одной стороны, он освобождался от субъективных

наваждений своих ранних лет, с другой стороны, вырабатывал новую,

безличную, объективную и реалистическую манеру. Поэтому одни и

те же кавказские впечатления 1839 г. отразились в Демоне и Мцыри –

и в противостоящем им Герое нашего времени.

Герой нашего времени, роман в пяти повестях, появился в 1840 г.

Он имел большой и немедленный успех, и второе издание (с

примечательным предисловием, в котором Лермонтов издевается над

своими читателями за то, что они поверили, будто Печорин – сам

автор) вышло еще до смерти Лермонтова, в 1841 г. Этот роман – одно

из тех произведений, в оценке которых русские с иностранцами

особенно расходятся. Русская критика единодушно ставит Героя

чрезвычайно высоко и почти единодушно придает ему большее

значение, чем лермонтовскому поэтическому творчеству. За границей

роман не вызвал восторга, потому же, почему западные люди не

сумели оценить по достоинству Пушкина: Лермонтов слишком

европеец, слишком общечеловечен, недостаточно «русский», чтобы

удовлетворить требующий остренького вкус романских и

англосаксонских русопатов. С другой стороны, совершенство его

стиля и повествовательной манеры, скорее отрицательное, чем

положительное, может быть оценено только теми, кто знает русский

язык по-настоящему, чувствует тончайшие оттенки слова и понимает

так же хорошо то, что пропущено, как и то, что вошло в текст. Проза

Лермонтова – лучшая существующая русская проза, если мерить не

богатством, а совершенством. Она прозрачна, ибо абсолютно

адекватна содержанию, никогда не перекрывая его и не давая ему

себя перекрыть. От пушкинской она отличается своей абсолютной

свободой и отсутствием принужденности, всегда наличествующей в

прозе величайшего нашего поэта.

Роман состоит из пяти повестей. Первая ( Бэла) рассказывает о

встрече рассказчика по дороге из Тифлиса во Владикавказ с

кавказским ветераном капитаном Максим Максимычем. Максим

Максимыч рассказывает историю Печорина, который некоторое

время служил под его началом в пограничной крепости, и его

любовной связи с кавказской девушкой. Во второй повести

рассказчик встречается с самим Печориным, потом ему в руки

попадает журнал Печорина (т. е. его дневник). Остальные три

повести – выдержки из этого журнала. Первая – Тамань – повествует

о приключении, которое Печорин пережил по милости

контрабандистов в городе под этим названием; пожалуй, это шедевр

русской художественной прозы. Так, во всяком случае, считал Чехов,

который многим в своем методе обязан атмосфере этой повести.

Далее следует Княжна Мэри, самая длинная из повестей, которая

сама по себе представляет короткий роман. Это дневник Печорина на

Кавказских водах. Он аналитичен, многие записи Печорина

посвящены самоанализу и написаны афористичным стилем,

характерным для французских моралистов и близким к Стендалю. По

конструкции повесть тонко пародирует Евгения Онегина. Последняя

из повестей – Фаталист, где Печорин только рассказчик и не играет

никакой роли. Это укрупненный анекдот, сродни повестям Пушкина.

Печорин, герой романа, – сильный молчаливый человек с

поэтической душой, который из благородной скромности и

глубочайшего презрения к стаду, особенно аристократическому,

носит маску сноба и наглеца. Он способен на благородные и

искренние страсти, но жизнь лишила его возможности их проявлять,

и его опустошенное сердце похоже на потухший вулкан. Печорин

имел не только большое литературное, но и огромное социальное

влияние, ему подражали не только в литературе, но и в жизни. Для

нас некоторая оперность Печорина искупается волшебной

атмосферой романа, поднимающей его над возможностью показаться

смешным или второразрядным. Определить эту атмосферу трудно.

Она отличается какой-то особенной тонкостью, утонченностью,

одновременно иронической, трагической и призрачной. Гете назвал

бы ее «даймонической». На эту стоящую за романом призрачность

нет даже намека, но она бесспорно существует и придает ему то

благородство, которое (несмотря на полную свободу от греха

поэтичности) поднимает этот роман над уровнем обычной

художественной прозы. Тонкая, разреженная атмосфера в соединении

с совершенством словесной и повествовательной формы заставляет

людей, ни в коем случае не склонных ни к экст равагантности, ни к

парадоксам, утверждать, что Герой нашего времени величайший

русский роман, ставя его, таким образом, выше Войны и мира.

Другая замечательная черта романа, имевшая огромное влияние

на ближайшее будущее, – образ Максим Максимыча, линейного

капитана, ветерана, простого, скромного и непритязательного героя

долга, доброго и здравомыслящего, который стал одним из

величайших созданий русского реализма. Это связующее звено

между пушкинским капитаном Мироновым и толстовскими

скромными героями – армейскими офицерами, и, без сомнения, в