Развязка петербургских тайн - Зобин Вадим - Страница 29

В комнату вбежал Ковров. За ним — Загурский. Увидев лежащую на полу жену, Ковров бро­сился к ней, грубо отстранил Наташу. Он припод­нял ее голову, ласково приговаривая:

— Милая моя! Что с тобой? Я здесь! Я рядом!

Загурский осторожно тронул его за плечо. Ков­ров посмотрел на него, потом перевел взгляд на Наташу.

— Что вы с ней сделали?

Наташа ничего не ответила; она лишь покачала головой, как бы говоря: «Как же не стыдно вам думать такое, Сергей Антонович?»

— У вас есть нашатырный спирт? — спросил Загурский.

— Все лекарства там, — Ковров указал на шкаф, стоящий в простенке между окнами.

Загурский быстро просмотрел этикетки на пу­зырьках, выбрал два из них.

— Вот это — нашатырь. Дайте понюхать. А это — настой валерианового корня с пустырни­ком.

Юлия Николаевна открыла глаза.

— Выпей это, Юленька... — Сергей Антонович протянул ей рюмку с каплями.

— Положите ее на диван,— распорядился За­гурский.

Ковров поднял жену на руки и отнес на диван. Юлия Николаевна уже совершенно пришла в себя. Ей стало очень неловко перед гостями; она спусти­ла ноги с дивана.

— Мне уже хорошо. Со мной все в порядке. Сейчас будем пить чай...

— Чай будем пить в другой раз, — улыбнулся ей Загурский. — Вам сейчас нужен покой. Позволь­те откланяться.

«Ерши». Петербург.

Полиевкт Харлампиевич пришел в «Ерши» за полчаса до условленного с Поныриным времени. За столик садиться не стал, а прошел к стойке, за которой стоял Юзич,

и потребовал рюмку водки.

— Вы, Полиевкт Харлампиевич, исчезаете нео­жиданно, появляетесь неожиданно... Для нас с Пров Викулычем каждое свидание с вами, в некотором роде, запоминающийся факт.

— Для меня тоже, Юзич... Я всякий раз, как бумажник из кармана достаю, так тебя с Пров Ви­кулычем вспоминаю. Куда, думаю, они деньги де­вают... Ведь не один же я у вас такой?.. Полагаю, исключительно на богоугодные дела... Не иначе как...

— Шутить изволите, Полиевкт Харлампие­вич, — укоризненно покачав головой, сказал Юзич.

— Ни в коем разе! Настолько в этом уверен, что с радостью вношу свою скромную лепту. — Он протянул Юзичу красненькую.

— Премного благодарны, — билет исчез в ящи­ке стола. — Погода нынче хороша. Давно такой в Петербурге не припомню. Третью неделю ни дож­дичка... Для жатвы как по заказу.

— Я больше дождь люблю. На солнце у меня грудь болит и тоска...

— Странно... Так не должно быть...

— Много чего не должно быть... Ты вот мне, Юзич, скажи, моей персоной интересовался кто?

Юзич выдержал длинную паузу.

— Пожалуй, нет...

— Как прикажешь тебя понимать, Юзич: инте­ресовались или нет? — с раздражением спросил Хлебонасущенский.

— Опасаетесь кого-нибудь?

— С чего ты взял? Кого мне опасаться? Живу тихо, делами не занимаюсь...

— Вы Гуся имеете честь знать? — спросил Юзич.

— Какого Гуся? — не понял Полиевкт Харлам­пиевич.

— Есть такой человек... Его все Гусем зовут. Я думаю, он и сам свое настоящее имя забыл...

— А чем этот Гусь занимается?

— Вы бы Полиевкт Харлампиевич, лучше спро­сили, чем он не занимается... Всем... достать все может... Покажи, где лежит, а он уж непременно достанет; ксивы партикулярные изготовляет, снуркой занимается... Словом, на все руки мастер.

— Ты это к чему?

— К тому, что большие люди Гусю покрови­тельство оказывают... Генеральша Амалия Потаповна фон Шпильце, к примеру...

— Вот как. — Хлебонасущенский начал пони­мать, к чему клонит Юзич.

— Да-а... — многозначительно протянул тот. — Так вот, про вас, стало быть, Гусь спрашивал...

— И чем я его заинтересовал?

— Чего не знаю — того не знаю... Адресочек ваш ему позарез нужен был... Позарез...

Юзич так произнес слово «позарез», что у Хлебонасущенского по спине побежали мурашки.

— Ты ему адрес мой сказал? — спросил он.

— Откуда мне его знать... Да и знал бы, не сказал.

— Разумеется, не сказал бы... Если б Гусь мало дал...

— Обижаете, Полиевкт Харлампиевич...

— Шучу, Юзич... Жизнь такая: не пошутишь — совсем каюк... Ты меня куда-нибудь в уголок поса­ди. Ко мне гость должен прийти...

Юзич позвал старшего полового, шепнул ему на ухо.

— Мы вас, Полиевкт Харлампиевич, в отдель­ный кабинет поместим.

— Гость-то мой как меня найдет?

— Не извольте беспокоиться... Все будет в лучшем-с виде, — ответил половой.

Как только в зале появился Понырин и расте­рянно стал осматривать редких посетителей, отыс­кивая Хлебонасущенского, половой подскочил к нему:

— Не Полиевкта ли Харлампиевича, ваше бла­городие, изволите искать?

— Его самого...

— Прошу покорнейше за мной... — Половой, почтительно склонившись в полупоклоне, быстро засеменил между столиками к двери, ведущей в отдельные кабинеты.

— Ох и жара, не приведи, Господи... — утирая пот со лба, пожаловался Понырин.

— Рюмочку? Закусить? Осетринка горячего копчения, икорка паюсная, грибочки, — соблазнял Понырина Полиевкт Харлампиевич.

— Кваску бы со льда, — жалобно попросил По­нырин.

— Как раз только что принесли, — обрадовал­ся Хлебонасущенский и налил Понырину квасу.

Тот залпом выпил и блаженно откинулся на спинку стула.

— Хорошо-с... Как же хорошо-с... Оно, конеч­но, всякие крем-соды, оранжи да лимонады — напитки мудреные, но все же не для нас, мужиков. Ими пускай дамы тешатся... А нам подавай квас. Первейший напиток... Хочешь — так пей, хо­чешь — окрошку стругай... Напиток богов. Теперь можно и рюмочку!

Чокнулись, выпили, закусили осетринкой.

— Как мои дела? — осторожно спросил Хле­бонасущенский.

— Три дня крутился как уж на сковородке, но, благодаренье Богу, все, кажется, успел...— Поны­рин вытащил из потертого портфеля два пухлых конверта. — Здесь деньги за именные и пятипро­центные билеты. Извольте перечесть... Удалось ре­ализовать по самому выгодному курсу. Всего на сумму в восемьдесят три тысячи двести сорок три рубля. За вычетом обещанных вами процентов ко­миссионных, составляющих 4162 рубля, извольте получить 73081 рубль. Что касается домика, то, как мы договаривались,

учитывая 20%-ную скидку, из­вольте получить 12500 рублей. ,

Полиевкт Харлампиевич с ловкостью профес­сионального кассира в мгновение ока пересчитал деньги.

— Ну, что ж... — сказал он, распихивая деньги по карманам. — Не грех выпить за это дело...

Они снова чокнулись и выпили.

— Все, больше не буду, — отодвинул рюмку Понырин. — В три часа надо быть у генеральши...

— Я вас вот о чем хотел просить, Алексей Кузь­мич,— обратился к нему Хлебонасущенский. — Ге­неральша будет у вас интересоваться, давал ли я вам конверт с указанием вскрыть после моей смер­ти...

— Вы имеете в виду ваше завещание? А откуда сие может быть известно генеральше?

— Известно, ей все известно....Она вас для того и собирает, чтобы выведать, у кого из вас троих мое завещание хранится... Так вы ей этого не го­ворите... Не знаю, мол, ничего... Не ведаю... День­ги будет предлагать... Мой вам совет, не берите у нее денег. Возьмете — в капкане окажетесь. Не выберетесь... И как договорились: в случае чего кон­верт отнесите по указанному адресу.

— Вы сегодня странные вещи говорите, Полиевкт Харлампиевич... Вам еще жить да жить... Же­нитесь, детишек заведете...

— И еще генеральша будет спрашивать, где я живу. Адрес мой... Это вы ей можете сказать... Здесь теперь секрета никакого нет.

Вошел половой, остановился в дверях:

— Какие будут приказания?

— Принеси, любезный, еще квасу со льда.

— Слушаюсь.

В это время в общую залу спустились по лест­нице две женщины. Обеих Юзич знал: одна — княжна Анна Чечевинская, долгое время извест­ная в «Ершах» как Чуха, другая — Устинья.

Устинью тоже когда-то хорошо знали здесь. Только звали ее тогда Татьяной, хороводила она большой ватагой, занимавшейся грабежом карточ­ных шулеров и мошенников. Однажды влюбился в нее купеческий сын, кутила и развратник, обма­ном увез к себе домой и хотел насильно ею овла­деть. Защищаясь, Татьяна ударила его ножом, от­чего он на другой день умер.