Развязка петербургских тайн - Зобин Вадим - Страница 30

Рядом женщины смотрелись вызывающе стран­но. На одной было элегантное бархатное платье с брабантскими кружевами, шляпка с вуалью; на дру­гой — черное монашеское платье из грубой ткани и черный же платок, повязанный под самые брови.

Юзич вышел из-за стойки и поспешил к жен­щинам.

— Матка Бозка, какие гости! Сёмка, Васька, столик — быстро. Чем обязаны, ваша светлость? — говорил он, усаживая пришедших за столик в углу зала.

— К тебе, Юзич, с радостью не ходят, — сказа­ла Анна. — Горе у нас. У Устиньи мужа убили...

— Так вас теперь Устиньей зовут? — на вся­кий случай уточнил Юзич. — Примите мои собо­лезнования... Я его знал?

— Должно быть, знал... — тихо ответила Усти­нья. — Чернявым его здесь называли... А я его Гри­горием звала.

— Как же, как же! Знал... Кто ж его?

— Мы, Юзич, последний год чисто жили... Паль­цем никого не тронули... Хотели повиниться, крест свой принять...— пропустив вопрос Юзича, прого­ворила Устинья.

— Ай-яй-яй! — удивился Юзич. — Сами реши­ли к дяде идти?.. Чуден твой мир, Господи...

— Он его на мосту подкараулил — и в упор...

— Кто?

— Управляющий князей Шадурских... Ищем мы его... — сказала Анна.

— Не может быть! — удивился Юзич. — Полиевкту Харлампиевичу с Чернявым не справить­ся... Нанял кого-нибудь?

— Нам это все одно... Не знаешь, как его сыс­кать? — спросила Устинья. — Поговорить с ним нужно.

Юзич призадумался. Хлебонасущенский нахо­дился в двух шагах отсюда, но говорить о том ему не хотелось. С другой стороны, и не говорить было опасно: не дай Бог выйдет сейчас Хлебонасущенс­кий, и тогда ему, Юзичу, может солоно прийтись.

— Вы насчет управляющего точно знаете?.. Мо­жет, ошибка вышла?..

— Точно, — сказала Устинья.

— На его совести еще один человек... Совсем мальчик еще... Так не знаешь, где его найти? — Анна вынула из сумочки несколько ассигнаций, протянула Юзичу.

Юзич денег не взял, отвел руку Анны.

— Денег мне не надо. Я вам так скажу. Только уговор: здесь мокроту не делать. Идет?..

— Мы ему амбу делать не хотим, — сказала Устинья. — У нас другое на уме...

— Побожись! Устинья перекрестилась.

— Здесь он, в отдельном кабинете. Со стряп­чим Поныриным толкует.

Устинья подняла на Юзича глаза, и он, не вы­держав ее взгляда, опустил голову.

— Позови! — приказала Устинья.

Юзич безропотно пошел за Хлебонасущенским.

Юзич деликатно постучал в дверь. Услышав, как Хлебонасущенский крикнул: «Давай, братец, вхо­ди», вошел.

— А, Юзич! — обрадовался Хлебонасущенс­кий. — Выпей с нами. Сегодня у меня особенный день. Новую жизнь начинаю...

— Никак, женитесь? — спросил Юзич.

— Уезжаю. В Полтавскую губернию, к хохлам вареники есть...

— Вот как! То есть совсем рядом с Речью Посполитой — моей родиной... Когда изволите отпра­виться?

. — Скоро... Может, завтра, а, может, послезавт­ра...

— Ну, что ж. Счастливого пути...

— Я пойду, Полиевкт Харлампиевич, мне еще в контору забежать... — сказал, поднимаясь, Понырин.

— Счастливо, Понырин. Не поминай лихом... Понырин вышел.

.— Вас, Полиевкт Харлампиевич, спрашива­ют... — как бы между прочим сказал Юзич.

С Хлебонасущенского хмель и благодушие как рукой сняло.

— Кто? — испуганно спросил он. Юзич усмехнулся.

— Да чего вы испугались? Нервы нужно ле­чить! Дама спрашивает... Даже две дамы... Да вы ее знаете... Княжна Анна...

— Какая княжна? Нет у меня таких знакомых... Скажи, ушел.

— Ну как же я скажу, что вы ушли, когда я только что сказал, что вы здесь?.. Как — ушли, куда ушли? Дама, между прочим, из высшего света. Го­ворит, неотложное дело к вам. Я бы на вашем мес­те полюбопытствовал...

— Не пойду, — наотрез отказался Хлебонасу­щенский.

— Ну, как знаете... Пойду доложу, — Юзич по­шел к двери.

— Подожди. Ты сказал — две дамы... Вторая кто? — остановил его Хлебонасущенский.

— Вторую я не знаю. Монашенка с виду, а там, Бог ее знает...

Хлебонасущенский заметался по кабинету.

— Откуда они узнали, что я здесь? Почему при­шли именно сегодня? Это ты, Юзич, за ними по­слал? Отвечай!

— Полиевкт Харлампиевич! Эк вас занесло... В жизни и не такие совпадения случаются... Ну, сами посудите, когда бы я успел такое проделать... Смеш­но, право.

Хлебонасущенский и сам понял, что перебор­щил... Он слегка успокоился, виновато подошел к Юзичу:

— Ты меня, любезный, прости, Христа ради... Погорячился я...

— Обидно такое слушать... Ну, да ладно... Так выйдете к дамам или нет? — с видом оскорблен­ной добродетели спросил Юзич.

— Ну, ладно. Пойдем. Черт бы их побрал, этих дам. Все несчастья от них.

Они вышли в общий зал: впереди Юзич, за ним на некотором

 расстоянии — Хлебонасущенский.

Юзич подвел Полиевкта Харлампиевича к сто­лику, за которым сидели Анна и Устинья. Хлебо­насущенский не узнал княжны Анны, он видел ее всего один раз, да и то мельком, в суматохе; Устинью же он раньше не встречал вовсе.

— Вот это и есть тот, кто вам нужен... Полиевкт Харлампиевич, — представил дамам Хлебонасущенского Юзич.

— Чем могу служить? — спросил Полиевкт Хар­лампиевич.

Анна и Устинья молча смотрели на него. Глаза Устиньи горели таким дьявольским огнем, такой поток ненависти лился из них на Хлебонасущенского, что даже Юзичу стало не по себе, и он на всякий случай зашел Устинье за спину, чтобы вме­шаться в случае ее непредвиденного поведения.

Хлебонасущенский, разогретый несколькими рюмками водки, не обратил внимания на Устинью. Его привлекла странная нездешняя женщина, оде­тая с изысканной простотой.

— Сядьте, — приказала Анна, и Хлебонасущен­ский покорно опустился на краешек стула.

— Меня зовут Чуха... Слышали когда-нибудь такую кличку?

— Чуха?!— удивился Хлебонасущенский. — Изволите шутить, ваша светлость... Я в свою жизнь светских людей повидал... Какая ж вы Чуха?..

— А это — Устинья Кротова. Вы ее знаете, — продолжала Анна.

Хлебонасущенский мельком глянул на Устинью.

— Ошибочка, ваша светлость. Не имел чести...

— Она вдова Григория Кротова, которого вы убили две недели назад на Узком мосту в городе Саратове. Вам он был известен под кличкой Чер­нявый.

Хлебонасущенский побледнел, он с тоской по­смотрел на Юзича.

— Что ж ты, братец? — тихо сказал он. — Не знаю я никакого Чернявого. Напраслину на меня возводите...

— Ну, Чернявого, положим, вы знали, Поли­евкт Харлампиевич. Я его вам рекомендовал ког­да-то... Запамятовали? — вмешался Юзич.

— Ну, и что из этого следует? — огрызнулся Хлебонасущенский. — Прошу прощения, тороп­люсь... Неотложные дела...

Полиевкт Харлампиевич сделал попытку при­подняться, но Устинья остановила его.

— Сядь! Ты теперь живи в страхе, — тихо про­говорила она. — Я тебя везде сыщу, нигде от меня не схоронишься. И смерть тебе обещаю трудную. Моему мертвому мужу завидовать будешь... Смер­ти будешь желать как избавления.

Хлебонасущенский отшатнулся от Устиньи, как от прокаженной. Опрокинул стул, закричал визг­ливо:

— Она сумасшедшая! Остановите ее! Она меня убить хочет... Полиция! Помогите!

Истерика Полиевкта Харлампиевича казалась пьяным бредом, потому что женщины сидели со­вершенно неподвижно, и предположить с их сто­роны угрозу для этого грузного сильного мужчи­ны было невозможно.

Хлебонасущенский, натыкаясь на стулья, по­пятился к двери, ведущей в отдельные кабинеты; Юзич быстро пошел за ним.

Хлебонасущенский вбежал в кабинет и заме­тался, как загнанная в угол крыса. Он схватил стул и, сунув его ножку в ручку двери, запер ее. Сразу же раздался стук, на дверь наседали плечом.

— Полиевкт Харлампиевич, отоприте... Что вы, право?! — услышал он голос Юзича.

Взгляд Хлебонасущенского упал на окно. «Вот оно, спасение», — решил он, пододвинул к окну диванчик и вскарабкался на подоконник. Окно никак не открывалось, а стук в дверь становился все настойчивее, дверь ходуном ходила в петлях.