Поэзия Латинской Америки - Коллектив авторов - Страница 42

42

Сонет опечаленной любви

Перевод Риммы Казаковой

Зачем искать тебя в тебе, когда — во мне ты от начала и вовек. Едва надламываю стебли век — мы вместе, и душа собой горда. Ту, что во мне, я, кроме немоты, от подлинной ничем не отличу. Тогда за что сражаться я хочу? О чем вздыхаю, коль со мною ты? Взлетает цапля над простором вод, где отраженья-корня больше нет. Вода теперь сама — как небосвод. Она глядит смятенно птице вслед. Вот так и я, пока ты вправду рядом, неверящим с тобой встречаюсь взглядом.

Сын твой, индеец…

Перевод Риммы Казаковой

Из прозрачных глубин ты выходишь к солнцу, человек, жажда, дыханье, безмолвие статуи. Твой невесомый лик пробуждает все вокруг. Бегут молодые твои облака. Мимо тебя непрерывно текут века, недоступно сливаясь с одинокой далекостью неба. Кто твой сон раздробил? Ты проснулся уже в движенье, и с этих пор из потока, впадающего в водоем, ты выходишь — задумчивый и босой. Ты идешь не спеша певучим простором своей флейты, давая время и влагу деснам борозд, чтобы сберечь зеленые зубы посевов. Музыка мотыги шагает рядом то впадинам эха и прялок. Тот, кто живет, как ты, умирает смертью растений и оставляет землю, сдобренную мечтой. За тобой гонится марево моря, но не догонит. О соленом море нет ничего в твоей истории. Только о пресных морях. Спрессованное одиночество твоего пекла заставило меня задуматься о тебе. Стал ли ты статуей моего ожиданья? Кто придет завтра? Позволь мне спросить об этом: о твоем сыне, изменчивом, как музыка реки, влажном, как ложе озера, несущем улыбку и бесконечность. О твоем сыне, индеец!

Индейская мудрость

Перевод Риммы Казаковой

Тебя нашли позади твоей тени. Закат за твоей спиной — вот причина твоего пораженья. Если солнце — в твоей груди, если ноги и голову оно золотит, ты неподвластен ни людям, ни богам, ни стихии. А поверженный, ты видишь, не глядя, слышишь, не слушая, чувствуешь, не ощущая, разговариваешь безмолвно, осужденный на молчание, кровь твоих ран — твой вопль. Какие травы укрыли твое дыханье тинахи, наполненной водой? Ты кладешь свое утро в золу и ворошишь его среди перьев окоченевших птиц, что поют в ожидании твоего смеха. Не гримасы. Смеха. Ох! Того невозвратного белозубого смеха. Солнце опять войдет в твое горло, в твое сердце, в твое лицо, прежде чем нависнет ночная мгла над твоим народом, и такими человечьими будут крик, прыжок, сон, любовь и пища. Сегодня есть ты, а завтра тебя сменит такой же, как ты. Ни торопливости, ни нетерпенья. Неиссякаем род людской. Вот тут была долина, а сегодня — гора. Там был холм, а нынче — ущелье. Окаменевшее море стало хребтом, а застывшая молния — озером. Пережить все перемены — вот твое назначенье. Ни торопливости, ни нетерпенья. Неиссякаем род людской.

Живой Неруда

Перевод М. Ваксмахера

Дележ добычи в Гватемале. Предательство бананового войска. К твоей, поэт, груди своим усталым лбом прижался мой народ, когда во рту его иссяк прохладный привкус неба, когда соленый ливень его лицо омыл. Шел пятьдесят четвертый год столетья нашего, и ты, поэт, безмерно чуткий к страданьям человеческим, постиг в то лето душу измученной тропической страны, залитой кровью рабочих. Сегодня доблесть Чили затоптана солдатским сапогом. Погромы, казни. И сердца благородного биенье. Да, сердце бьется — значит, жив Альенде. Оно стучит — я, значат, жав Неруда! Мы не отступим. Ваш пример идет от сердца к сердцу дорогою не траура, а молний. Неруда будет петь всегда, его стихам рождаться бесконечно, взвиваться ввысь, как чайкам в клочьях пены. Кто утверждать посмеет, что ты умер? Я говорю, я снова повторяю, что ты ЖИВОЙ. Твой голос отвечает зóву Чили.

Октябрь 1973

СЕСАР БРАНЬЯС[123]

Пустая земля

Перевод Б. Слуцкого

Ангелы, скажите мне, ангелы, сгинули вы куда? Не встречаются ангелы на земле никогда. Матросы, вы, матросы, в чьих глазах отразилась голубизна морей! Где же те матросы, что не вернулись с морей? Раскройте солдатскую тайну! Куда солдаты ушли? Неужто кончились войны? Ведь мира нет на земле! Может быть, есть мечтатели с челом, озаренным луною, с жасмином, растерзанным в сердце? Может быть, есть влюбленные, а может быть, у влюбленных губы — кровавая рана и на снежном ложе или на огненном ложе жертвы они приносят любви? Может быть, есть святые, сердце в руках несущие, жгущие себя факелами безумцы, представляющие на земле мир иной. Разве земля не пустая? Разве есть надежда! Где они, дни золотые? Где он, мир иной? Земля вертится, вертится у ней, пространства пленницы, ни радости, ни ясности, земля вертится, вертится, она пустая — скорлупка, и что ей мир иной?