Поэзия Латинской Америки - Коллектив авторов - Страница 44

44

ГОНДУРАС

РАФАЭЛЬ ЭЛИОДОРО ВАЛЬЕ[126]

Лимоны

Перевод Б. Дубинина

Дни золотого чекана. На черепице багряной — солнечный пестрый узор; в переплетении веток — зори ярчайших расцветок, полон цветами весь двор. С ясною их белизною веет мне в сердце отрада, помнится время иное — и шелестит надо мною пена январского сада. Только вглядеться в соцветья — нежно, как после разлуки, — и на далеком рассвете снова тряхнуть эти ветви тянетесь, детские руки! Снова стою под лимонной вздрагивающею кроной, и замираю, и снова чую на зорьке погожей этот скользящий по коже ласковый дождь лепестковый. Как белизною, бывало, землю кругом укрывало! Как мне хотелось при этом, взявши корзины в сарае, все их наполнить до края всюду рассыпанным цветом! Ливень ли сек по забору — мне и в ненастную пору чудилось, как в лихорадке: это поэт из-за тучи белые горсти созвучий сыплет на тропы и грядки… Кипень лимонного сада — в памяти, как за оградой, не увядаешь с летами, так же приветно и щедро сердца покойные недра переполняя цветами. Да не оставишь меня и до последнего дня воспоминаньем, что свято, — и, возвратившийся в прах, я потону в лепестках, так шелестевших когда-то…

КЛАУДИА БАРРЕРА[127]

Все пройдет

Перевод Риммы Казаковой

Все пройдет… Не будет ни следа на песке, холодном и остылом. Все исчезнет: светлая звезда, золотом прошитая руда, серый сон и слезы в детстве милом. Все пройдет, не будет ни следа на песке, текучем, как года. Все пройдет. Пусть сладко дремлет сон на щеке моей, в одно мгновенье с утренней зарей уйдет и он. Все исчезнет: пробужденья стон и ночных фантазий сокровенье. Все уйдет, и все-таки права эта непонятная тревога… Тайна песни, чуткие слова, ритмы, различимые едва, жажда счастья — к вечности дорога. Все исчезнет. Но уйдет и боль жизни одинокой, несогретой, потому что люди мы с тобой, и тоска по вечности, любовь, не проходит на планете этой.

ПОМПЕЙО ДЕЛЬ ВАЛЬЕ[128]

Освобожденная песня

Перевод П. Грушко

Я мечтаю о песне со звучаньем набата, о песне свободной, как гражданская совесть солдата. Эта песня должна быть народной, ни на что не похожей, чтобы ее услышал народ — он замечательно слышит и верно поет. О песне мечтаю, которую защитят тридцать тысяч рабочих, огонь и бетон их прочных умелых рук, чтобы повсюду вокруг звучала она непрестанно на устах у народов различных стран, как буря Тихого океана, как взбунтовавшийся Атлантический океан. Мечтаю о лучшей из песен, водруженной в гуще событий, как знамя, чей цвет пунцов от крови кровопролитий, от красной крови борцов. Я хочу, чтоб слова этой песни звучали над просторами улиц и площадей, где бессмысленно умирают миллионы людей в рабском одиночестве и печали. О песне мечтаю, яркой, как солнечный день, слова которой рабов всколыхнут и укажут, откуда, падает тень и в чьих руках кнут. Чтобы люди закрыли дороги истерике, хлынувшей с севера мутной волной, чтоб закрыли живою стеной будущее индианки Америки, которая на карте лежит в океане подобно загнанной лани. Мечтаю о песне сильной, как шквал, если хотите — о песне-тайфуне, который, разбившись у мола, вносит на улицы города краснопенный вал и обрушивается, как молот, на бронированные авто, где, забившись в угол, дрожат, пистолеты сжимая, сеньора с лицами пугал. Мечтаю о песне, сколоченной грубо, о песне-стреле, выкованной из металла, о песне, способной увлечь всякого, о песне, которая, как народ, многолика, о песне-птице над морем бунтующих масс, чтоб ее повторяла Куба и слушала Гватемала, чтоб узнали ее в Никарагуа, чтобы пела ее Коста-Рика, а подпевал Гондурас. О смелой песне мечтаю, о песне, которая пуль не боится, о песне, похожей на море, которая только мужает в горе и не страшится полиции… Вот о какой я песне мечтаю, чтоб вложить ее в уста поколений, вставших с коленей! Чтобы светом победы повсюду окрест был озарен небосклон, чтобы под натиском социалистических наших колонн рухнул призрачный крест и народы встали стеной, молот и серп в небеса вздымая, во славу жизни земной вечный мир на земле утверждая!