Поэзия Латинской Америки - Коллектив авторов - Страница 95

95

ХАВЬЕР ЭРО[250]

Слово бойца

Перевод Н. Булгаковой

Да, потому, что родина моя прекрасна, словно шпага, поднятая к бою, да, потому, что именно сегодня величье новое пришло к отчизне, — обещаю защитить ее всей жизнью. И пусть отступники болтают, что хотят, — мы здесь, на линии огня, себе отрезали пути назад тяжелым ливнем стали. И небо это наше. И нам принадлежит наш каждодневный хлеб — мы сами сеяли, и мы собрали жатву с родной земли. Все нам принадлежит — и наше море, и птицы, и поля, и горы.

ПУЭРТО-РИКО

ЛУИС ПАЛЕС МАТОС[251]

Перевод Ю. Петрова

Импрессионистские эскизы

1 Акробаты нынешнего века, ловим мы трапеции метафор и, рискуя, ходим по канату в жажде одобренья и оваций. Тропы вынимаю из кармана, словно свежесорванные розы… Чтобы перекладины достигнуть, выстреленный, я лечу с арены — к розе той, которая не пахнет, к той звезде, которой нет на небе, к птице непоющей, безъязыкой… 5 Земля воровства, земля страданья, рабочих, поэтов, недоеданья… Антиллы — душистые райские кущи, голодное брюхо по морю влекущие. Вольер попугаев, как тропики, древних, политиканствующих на деревьях. Несчастный остров, где я родился! Тебя, словно кость, зарывает впрок янки, черный бульдог. 7 В час тишины и мира, там, где залив дугою, вечер — надежная гавань сумраку и покою. Ночь сюда тихо, плавно входит огромной яхтой, в воду звезду бросает, как якорь.

Колодец

Душа моя — словно колодец с водою зацветшей, где дни в монотонном и важном потоке кружатся, гася бестолковость свою и бессмысленный гомон, где мертвенные в тишине оседают пустоты. Вода озаряется снизу агонии светом: там радуга тухнет и в черной тени умирает, там слизь прилепилась к безжизненной траурной тине, дыханье которой свечением синим исходит. Душа моя — словно колодец. Пейзаж задремавший, в воде отражаясь, колышется и исчезает, а ниже, в глубинах, на дне, может, тысячелетье, сны видя о людях, лежит мизантропка-лягушка. Но вот иногда под влияньем луны отдаленным колодец оденется в смутные чары легенды, и кваканьем тихим внезапно вода огласится, и древнее вечности чувство наполнит колодец.

Кандомбе[252]

Пляска негров, пляска, пляска перед огнем, пылающим жарко. Тум-куту́м, тум-куту́м, перед огнем, пылающим жарко. В зарослях коки[253], рядом с прибоем, — оскал свирепый и сладострастный, тела цвета потоки, цвета тины, безумие бедер, запах подмышек, глаза все сумрачней и все ярче горят от басистых ударов гонга. Пляска негров, пляска ночная перед огнем, пылающим жарко, тум-кутум, тум-кутум, перед огнем, пылающим жарко. Кто повелитель самый могучий? Кто из девственниц всех стройнее? Где отмель свирепейшего каймана? Чье волхованье сгубило Бабиссу? Пляшут негры, лоснятся потом перед огнем, пылающим жарко, тум-кутум, тум-кутум, на чистом острове одиноком. Луна — серебряная черепаха, плывущая в неподвижности ночи; кто он и где он — охотник дерзкий, который ее опутает сетью? Кто он — Бомбасса или Бабисса, Булон, Сокола или Бабиро? Тум-кутум, тум-кутум, перед огнем, пылающим жарко. Смотри — луна, серебристая рыба, старая злобная черепаха, сок извергает в заводи ночи, и сок завораживает и усыпляет. Поймай, поймай, поймай черепаху! Приволоки на крюке железном! Пляска негров, пляска ночная перед огнем, пылающим жарко, тум-кутум, тум-кутум, перед огнем, пылающим жарко. Есть у нас зуб драгоценный динго — великий Бабисса ее потомок, есть у нас зуб драгоценный динго и коготь маленького каймана; против дурного они всесильны, нам от дурного они защита — зуб несравненный великой динго и коготь маленького каймана. Манаса, Кумбало и Билонто, ловите эту луну гнилую, она, что ни ночь, отравляет сумрак своим омерзительным желтым светом. Ловите луну, ловите, ловите чудовище, наводящее порчу на нашу охоту и наших женщин на чистом острове одиноком. Тум-кутум, тум-кутум, перед огнем, пылающим жарко. Храбрые негры пальмовых джунглей! Придите скорее! Вас ждет Бабисса, великий властитель кайманов и коки, перед огнем, пылающим жарко. Тум-кутум, тум-кутум, перед огнем, пылающим жарко!