Витязь в тигровой шкуре (иллюстрации Кобуладзе Серго) - Руставели Шота - Страница 8

8

Окружённый их полками, Жаркой кровью обливаясь, Я разил врагов без счёта, Наступал на них сражаясь; На седло мертвец валился Перемётною сумою; Где лишь я ни появлялся, Всё бежало предо мною. Время к вечеру клонилось. Солнце в облако садилось. На холме хатав-дозорный Вскрикнул — всё засуетилось. Вдалеке мои отряды Появились, словно тучи. Пыль неслась, литавры били, Кони двигались могучи. Овладел врагами ужас, Всё бежало в беспорядке. Царь Рамаз коня пришпорил, Убегая без оглядки. Я настиг его и выбил Из седла, и вместе с войском Был пленён Рамаз лукавый В том сражении геройском. Всех врагов обезоружив, Я исполнил свой обычай И на родину вернулся С драгоценною добычей. Много было тут сокровищ — Тканей, перлов, изумрудов. Через силу их тащили Больше тысячи верблюдов. Для себя чалму я выбрал Из блестящей чёрной ткани. Ни один доселе смертный Не слыхал её названья. Кто её соткал — не знаю. Нити искрами светили, Словно были из металла, Прокалённого в горниле. Царь меня, как сына, встретил. Я, украшенный чалмою, Был подобен бледной розе. Все склонялись предо мною. Во дворец вошёл я царский, И царевна тут стояла. О, как сердце содрогнулось! Как оно затрепетало! Царь ласкал меня безмерно. Пышный пир сменялся пиром. Поднимая к небу чаши, Мы внимали нежным лирам. Сладко пели музыканты, И она сидела рядом, И смеялась, и глядела На меня счастливым взглядом».

Сказание шестое. О том, как была просватана Нестан-Дареджан

Рано утром царь с царицей Во дворец меня позвали. «Лев, — сказал мне царь, — ты видишь, Мы в заботе и печали. Время старости подходит, Горя нам не превозмочь: Не послал господь нам сына — Лишь одну царевну-дочь. Время старости подходит, Время скорби и недуга… Для царевны нашей юной Мы найти должны супруга. Пусть на троне Фарсадана Воцарится юный царь, Охраняя государство, Как хранил его я встарь». Я сказал царю: «В каком же Вы нуждаетесь совете? Знают все: царевны нашей Нет прекраснее на свете. Всяк, кого вы изберёте, Будет рад на трон взойти, Но царю известно лучше, Где достойного найти». Царь ответил мне: «По сердцу Нам царевич хорезмийский». Сердце замерло. Сидел я Бледный, к обмороку близкий. «Да, — ответила царица, — У соседа славный сын. Будет он супруг примерный И индийцев властелин». Было видно: царь с царицей Предрешили всё заране. Снова выпало на долю Мне большое испытанье. Замешательством объятый, Потерял я разум мой, Выбор я скрепил согласьем И ушёл едва живой. За царевичем послали Благородное посольство. Я сидел в тоске и горе, Грудь терзало беспокойство. Вдруг письмо ко мне прислала Черноокая Асмат: «Приходи немедля в башню. Жду тебя у входа в сад». Я поехал, и рабыня Мне ворота отворила, Не сказала мне ни слова, Не смеялась, не шутила. Поднялись мы с ней к царевне, И увидел я её — Ту, которая пронзила Сердце бедное моё. Словно юная тигрица, Укоризненно и гневно На меня теперь взирала Омрачённая царевна; Очи молнии метали, Слёзы падали на грудь. Я поник перед царевной И не смел в лицо взглянуть. «Ты пришёл! — она вскричала. — О, изменник вероломный! Что стоишь передо мною Сокрушённый и безмолвный? Ты свою нарушил клятву. Бог тебе воздаст сторицей, Не позволит он смеяться Над покинутой девицей». «О царевна! — я воскликнул. — В чём вина моя — не знаю. Объясни мне, что я сделал И за что теперь страдаю?» — «Лжец, — ответила царевна, — Ты исполнен лицемерья! Как в тебе я обманулась, И страдаю как теперь я! Отдают меня насильно За царевича чужого. Ты на это согласился, Не сказал царю ни слова. Слишком скоро позабыл ты Про любовь свою и муки. Ты хитрил и притворялся, Что не вынесешь разлуки. Но запомни: кто б отныне Нашей Индией ни правил, Отступать я не желаю От отечественных правил. Я — царевна, царской крови Чужеземца уничтожу, И тебя предам я смерти, Вероломного вельможу!» Слово гневное услышав, Посмотрел на деву вновь я, И зажглась во мне надежда. На ковре, у изголовья, Виден был коран открытый, Он лежал перед царевной. Взял тогда коран я в руки И воскликнул вдохновенный: «Пусть сразят меня на месте Гром небес и божья сила, Пусть меня навек поглотит Бесприютная могила, Солнца лик да отвернётся От меня — я всё снесу, Если здесь перед тобою Слово лжи произнесу. Я клянусь тебе, о солнце, На святом твоём коране: Царь избрал тебе супруга Чужеземного заране. Кто царю перечить может? Нет таких во всей стране. Я, о солнце, крепок сердцем, Но скрепил себя вдвойне. Мог ли я противоречить, Если царь и с ним царица На престол страны индийской Пожелали хорезмийца? Я — законный их наследник, Я — последний сын царя, Я не знаю чужеземца, Но спешит сюда он зря. Я решил: напрасны споры, Поступать иначе дoлжно. Ради сердца душу продал, И, скажу тебе не ложно, Уступить тебя, о дева, Я не в силах никому. Не отталкивай безумца, Будь приветливей к нему». Ливень, розу леденивший, Стал прозрачней и теплее, Губ кораллы приоткрылись, Перлы сделались виднее, Улыбнулась мне царевна, На подушки посадила, Пламень горестного сердца, Улыбаясь, потушила. «Витязь, — молвила царевна, — Нам спешить не подобает. Мудрый борется с судьбою, Неразумный унывает. Если ты вернёшь посольство И царевич не приедет, Царь поссорится с тобою И любовь твою заметит. Если ж он сюда приедет — Тот царевич ненавистный, — Фарсадан сыграет свадьбу, Надругавшись над отчизной. Чёрный траур нас оденет, Мы умрём в тоске и горе, Хорезмийцы трон захватят И страну погубят вскоре». «О царевна! — я воскликнул. — Не бывать врагам у трона! Не достанется пришельцам Фарсаданова корона! Будем ждать их терпеливо, Пусть они придут сначала — Здесь они простятся с жизнью!» — «Нет, — царевна отвечала. — Если ты убьёшь невинных, Скажут все, что ты — убийца. Не губи людей напрасно, Но убей лишь хорезмийца. Проберись к нему в палатку И своё исполнив дело, Перед троном Фарсадана Преклони колени смело. «Царь, — скажи ему, — доселе Я служу тебе как воин, Но родился от царя я, И престола я достоин. Чужеземцам край отцовский Не отдам я без сраженья. Коль препятствовать мне станешь, Жди войны и разрушенья». О любви не затевай ты С Фарсаданом разговора. Пусть не думают вельможи, Что любовь — причина спора. Но покуда мой родитель Плачет в горести и муке, Я царём тебя признаю И в твои предамся руки». Этот замысел царевны Мне, безумцу, полюбился. Хорезмиец был в дороге. Дух во мне воспламенился! Обезумевший от горя Не боится правой мести, И с царевичем покончить Обещался я невесте. На прощание царевна Подарила мне запястье. Ах, зачем живу я ныне, Позабыв былое счастье! Я чалмой её окутал. Нити искрами светили, Словно были из металла, Прокалённого в горниле». Тариэл умолк, печальный, И запястье золотое Целовал, как исступлённый, И ему внимали двое. Потеряв надежду в жизни, Он оплакивал потерю И в тоске нечеловечьей Стал, увы, подобен зверю.