Слепой секундант - Плещеева Дарья - Страница 33

— Этакие соколы — по его ведомству, — добавил Андрей.

Снова на ум пришла сверкающая шпага с грязным эфесом. Незнакомка считала, что Андрей неспособен взять в руки такое оружие. Способен, черт бы побрал эту философствующую особу!

Плотника пленили, когда тот возвращался из богадельни. Засаду устроили у карантинных домов.

К тому дню основательно подморозило, наезженная дорога обратилась в лед, тропки стали непроходимы. Фофаня, готовясь к делу, нарочно изготовил хороший кляп и сам сел на пути у плотника, изображая страдальца, что неудачно грохнулся на ледяных комьях и повредил ногу. Плотник оказался силен и доверчив — на руках донес Фофаню до возка, а там был схвачен Еремеем с Тимошкой и полчаса спустя уже стоял со связанными за спиной руками перед Андреем.

— Господин Жуков? — спросил Андрей. — Садитесь. Разговор будет долгий.

Плотник, избавившись от кляпа, первым делом спросил:

— Ты, барин добрый, пошто людей на дорогах хватаешь? Мы-ста люди простые, не еретики, не бусурманы, колды от барина на промысел идем, бумагу берем…

— Будет, сударь, комедию ломать, — сказал на это Андрей. — Тимоша, вы этого господина за бороду дергали? В руке не осталась?

Тимошка радостно схватил пленника за бороду — и тут выяснилось, что она настоящая. При этом Еремей, стоя рядом с питомцем, целился в плотника из пистолета. Другой пистолет был на столе, у Андрея под рукой. На скамье, у бедра, лежал кард. От человека, выполняющего тайные поручения «малого двора», можно было любой пакости ожидать — даже от связанного.

— Такую ведь за неделю не вырастишь, — заметил Андрей. — Вы, я полагаю, уже давно исполняете поручения известной персоны?

— Какой персоны?

— Не хочу называть имени. Той, для коей приносите деньги из богадельни.

— Я приношу деньги из богадельни? — мнимый плотник был просто ошарашен. — Господи помилуй, что за бред?

— Очевидно, мне придется рассказать то, что вы и сами, сударь, отлично знаете. Деньги, которые запуганные столичные жители платят вымогателям, чтобы избежать скандалов, стекаются в богадельню федосеевцев. Оттуда вы доставляете их известной персоне. А на что эти деньги могут быть потрачены — вопрос, ответ на который был бы очень любопытен господину Шешковскому.

— То, что вы сказали… Вы уверены в сем? — с непонятной радостью спросил плотник.

— Пока ничто меня в противном не убедило.

— Но коли так… Могу ли я верить, что ваши сведения точны? — в голосе звучала странная надежда…

— Андрей Ильич, пусть этот господин расскажет, как с вымогателями связался, — посоветовал Еремей. — Может статься, и грех его невелик, и он сам не чает от них избавиться.

— Пожалуй, ты прав, — уловив его мысль, согласился Андрей. — С вымогателей станется и курьера своего держать на такой же веревочке, как Коростелева. Ну, сударь, расскажите о себе.

— Это самая нелепая история из всех, какие только могут случиться с человеком, — начал плотник. — Поверьте мне на слово, сударь.

— Соврет, ваша милость! — встрял Фофаня. — Кабы не шур оказался! Одет-то подлым мужичищем, а речь — барская!

И тут плотник перешел на французский язык:

— Коли угодно, считайте ложью. Но другой истории не будет — только одной могу потешить. Я не тот, кто вам нужен, и велите своему человеку, чтобы убрал пистолет. Он целится мне в грудь и в четырех шагах не промахнется. А коли случайно спустит курок?

— Дядя Еремей, ты? — Андрей рассмеялся. — Угомонись, — сказал он. — Полагаешь, я сам себя защитить не сумею?

— Откуда этому детине знать, что ты, сударь, на звук нож кидаешь? — сердито спросил Еремей. — А я, не обессудь, его все-таки вижу.

— Тяжко быть калекой, — заметил Андрей. — Собственный мой человек надо мной власть взял. Ну, стой с пистолетом, коли не лень. Говорите, сударь, да кратко — не то у Еремея рука устанет, как раз и нажмет на спуск.

Плотник впервые улыбнулся и перешел на русский язык:

— Вы правы — я из почтенного семейства. Почтенного, но бедного. А полюбил девицу, дочь богатого родителя. Поскольку в письмах мы себя называли Элизой и Валером…

— Молиеров «Скупой», оттуда любовники?

— Да, точно так и было. Отец моей Элизы отличался скупостью. Повенчаться нам не удалось — ее вдруг сговорили и чуть ли не назавтра отдали за богатого барина. Но любовь наша не прекратилась, мы нашли способ видеться… Она родила дочь. Мы двое и ее верная девка знали, что дочь от меня. Назовем дочь… ну хотя бы Гиацинтой…

— «Плутни Скапеновы». Однако вы с вашей любезной хорошо изучили Молиера.

— Да. У Молиера все юные любовники в конце концов соединяются. Это нас хоть несколько утешало. Гиацинта выросла, ей исполнилось шестнадцать, а супруг моей Элизы сильно захворал, пришла пора писать завещание. Пока Элиза хлопочет вокруг умирающего, у Гиацинты появляется воздыхатель, да такой ловкий, что сманивает ее бежать из дому. Но дочь, к счастью, оставила матери записку, где ее можно сыскать. Элиза умоляла меня воротить беглянку домой, пока это дело не открылось — старый черт просто не внесет девицу в завещание. Я помчался, нашел парочку, сумел убедить Гиацинту вернуться домой — и тут вмешалась нечистая сила. Я буквально на четверть часа привел ее в гостиницу, в свою комнату, и вдруг туда врываются какие-то люди, тычут в нас пальцами, полицейский пристав как с неба свалился… Словом, меня обвинили в совращении и в похищении девицы. Вообразите мое положение. Оправдаться я могу одним способом — для этого бы следовало доказать, что она моя дочь. Это легко — девка, наша посредница, по приказу Элизы доложит всю правду. Но тогда — прощай, завещание!

— А назвать подлинного похитителя?

— Гиацинта, как оказалось, знала лишь его вымышленное имя. Чем более я думал об этой истории, тем более находил в ней подозрительного.

— Точно ли вымышленное?

— Да. Маркиз де Пурсоньяк.

— Бедное дитя не читало Молиера…

— Увы. Фальшивый маркиз подевался неведомо куда. Призывать на помощь полицию — значит стать посмешищем всего Санкт-Петербурга.

— Где сейчас Гиацинта?

— Я усадил ее в наемный экипаж, велел везти к бабке. Мать Элизы жива и готова защитить внучку. А самому мне пришлось скрываться — пока не узнали моего имени и звания.

— Судя по бороде, скрываетесь вы весьма долго.

— Я должен защитить Элизу и мою дочь от подлеца. Он уже угрожал Элизе, что расскажет умирающему старцу о похождениях Гиацинты. Но той пока удается тянуть время. Я узнал, что вымогатели преследуют еще несколько семейств. Деньги стекаются в богадельню. Там живет разорившийся безногий купец, по прозванию Аввакум Клушин. Сторож, он же привратник, передает ему приносимые пакеты. А я как-то оказал этому сторожу, Федору, услугу, и потому он пускает меня. Я сижу у него в каморке, прислушиваюсь, он пересказывает новости. Ежели кто заглянет — так я поломанную скамейку чиню.

— Узнают федосеевцы — обоим вам несдобровать, — сказал Еремей.

— Сам знаю. Да ведь нужно понять, куда эти деньги деваются. До сих пор никто за ними как будто не приходил — или же Клушин умудряется их кому-то передавать в молельной, куда его на руках носят. Но Федор утверждает, что в молельной бывают только свои, проверенные люди. Я уж не знаю, что и думать… — бородач замолчал.

— Ишь ты, — прошептал Фофаня. — А ведь не врет…

— До чего ж это похоже, — сказал Андрей. — Ловкий щеголь втирается в доверие к девице, подбивает ее на опрометчивые поступки…

— На что похоже, сударь?

— На то дело, ради коего и я тут оказался. Сдается мне, что мы, коли вы правду сказали, за одним подлецом охотимся.

— Сдается, так, — подтвердил внимательно слушавший Еремей.

— Объединим усилия? — вдруг спросил Андрей.

— Я должен это обдумать.

— То есть обсудить с Элизой? Как угодно. Фофаня, нужен способ, каким господин Валер даст нам знать о согласии, — в голосе Андрея звучала неколебимая уверенность.

— А чего тут думать? У Казанского собора, где нищие сидят, есть безносая баба, звать Феклой. Ее все знают. Сказать ей — вот-де копеечка на помин души раба Божия Калистрата. Копеечку дать непременно! Она ответит: хороший был мясник, честно торговал. И тогда — отдать ей письмецо. Да только написать на нем — Феофану-де в собственные руки.