Стихотворения и поэмы - Колас Якуб Михайлович - Страница 91

91

V. ПЕРЕСЕЛЕНЬЕ

Весенних дней Михал с семьею Тревожно ждал: всегда весною В лесничестве перетасовка Объездчиков и лесников — Уж тут порядок был таков. Как ни вывертывайся ловко, Лесничий к просьбам глух и нем, Его не прошибешь ничем, Ну, словно бык какой упрется. «А может, даст бог, перетрется. И тут годок иль два пробудем?» — Не веря ни себе, ни людям, Все ж, хоть и робко, наш Михал Жену и брата утешал. Но вот на сессии Михала{3} К себе лесничий вызывает. «Ну, это что-то означает, И уж добра тут, верно, мало». Он в канцелярию приходит И глаз с лесничего не сводит. «Ага, ты тут! Ну, человече, Вяжи пожитки и в Поречье — Подсохнет чуть — перебирайся, Да перед пасхой постарайся На новом месте основаться. Ну, с богом, нечего бояться!» «За что ж немилость мне такая? — Спросил, растерянно моргая, Михась. — Иль в чем я провинился? Иль пан вельможный рассердился? Ведь я не крал, трудился честно, Моя работа всем известна, За что ж нас пан перемещает?» Лесничий строгий взгляд бросает: «Мне человек там нужен верный, Известный службою примерной, Такой, как ты, лесник ретивый, А не гуляка нерадивый. Поречье — место не плохое, Хоть поле там и небольшое, Зато лугов богатых много. И хлеб и каша будет. С богом! Пока я жив — не пропадешь, Где лучше службу ты найдешь? Держись за место и старайся, Стеснять не буду — разживайся». Михал пошел домой в раздумье, А по дороге к тетке Фруме Решил свернуть и выпить малость, Чтоб голова бодрей держалась. И стало впрямь светлей от хмеля: «Чего боюсь я, в самом деле? Меня лесничий уважает, По службе вроде повышает. А место, правда, не плохое». «И-эх! Житье ты наше зло-о-ое!» — Запел Михал в тиши лесной, Знакомой тропкою шагая И песне в такт ружьем махая. Скорей бы уж прийти домой Да новостями поделиться. Идет он смело, не боится Проборки дома за горелку, — Ну, выпил сущую безделку, Ведь с горя чарку опрокинул. Вновь на Михася мрак нахлынул, В душе тревогою разлился. И он внезапно разозлился. А на кого? За что? Не знал. Иль, может, злость он напускал, Чтоб дома женка не ругалась, Тем боле что уж показалась Его усадьба за пригорком, — Ох, будет все-таки проборка! Михал вошел не сразу в хату, Он к стенке хлева привалился И так в свинью глазами впился, Как будто в цирке где, за плату. Потом, кренясь, в гумно зашел, С Антосем разговор завел. И после уж ровней как можно Побрел к крылечку осторожно. Но как Михась наш ни старался, Чуть-чуть, а все-таки качался. Антось давно заметил это: «Плывет, как панская карета!» Михал, чтоб отвратить атаку: «Ей-богу, хмеля в рот не брал!» Зашел на пчельник, постоял, В сенях же изругал собаку, Что худо хату охраняет, Чужих не чует и не лает, За зайцем в поле не бежит И всякий раз лишь норовит Скорее затесаться в хату. «Ах, лодырь ты, дурак лохматый! Беги, бреши, чтоб слышно было! Горшечник! Чертово ты рыло!» Пса на все корки разбранив, Михась ружье с плеча снимает, На ржавый гвоздь его цепляет И в хату входит, приуныв. Молчит, глаза отвел в сторонку, Чтоб сразу не узнала женка: Ведь если только скажешь слово, Дохнешь — и влип уже, готово! «И где ты этак налупился? А чтоб ты, сыч, смолы напился! — Жена накинулась сердито. — Пропьешь ведь разум, волокита! Хоть в пост бы, ирод, воздержался, Не зря свиньей, знать, любовался!» «А в пост, скажи, ругаться можно? Ведь это, мать моя, безбожно! — Смеясь, ответил ей Михал. — Я ж под забором не лежал. Ну, перестань кричать, не лайся. В дорогу лучше собирайся!» «Да ты совсем сдурел. Хорош! Куда в дорогу? Что плетешь?» Жена к Михасю подступила, Но сразу тон переменила, Почуяв правду. Как иглою, Пронзило сердце ей тоскою. К отцу придвинулись ребята. Как раз вошел и дядя в хату. «Так вот, Антось, переезжаем. Последний час тут доживаем». «Куда?» — «В Поречье, брат, в болото!» «Чтоб треснуть пану! Вот забота! В какую глушь он загоняет!» Антось Поречье проклинает. А мать вздохнула: «Трудно, трудно!» И сразу в хате стало смутно, Как будто из углов и щелей, Где пятна, мох, суки чернели, Все беды вдруг повыползали И так сурово озирали Больших и малых, скарб их нищий, Их неприглядное жилище, Что люди руки опустили И разом речи прекратили. Почти без сил сидела мать: Сказать легко — переезжать! Ведь как-никак тут обжились, На ноги было поднялись. Пожить еще б годочек тихо! Так нет, опять такое лихо — Пожитки собирай, трясись По колеям, с добром, с семьею, Как раз в распутицу, весною. «Где наше, брат, не пропадало! — Сказал Михал. — Трудней бывало! Иль только света, что в окошке? Ну, что ж! Помаемся немножко, А там приладимся за лето. Не сыщешь ямы горше этой. Где здесь покос? Идти устанешь! А там ведь близко, возле дома. Поречье мне насквозь знакомо. Луга что море, не оглянешь. И, как в венке, стоит там хата. Грибов и ягод — страх богато! И детям будет веселее…» «Поедем, тятенька, скорее! Грибы я быстро собираю И где какой заране знаю!» — Костусь в ладоши бьет и скачет. А мать от горя чуть не плачет. «С одних грибов, брат, не запляшешь. Вот что про хлеб ты нам расскажешь? — Спросил Антось уже сердито. — Где там посеять можно жито? Земли — лишь бабке старой сесть! Ведь это вроде в петлю лезть!» «И ничего, брат, не попишешь, — Живем не под своею крышей…» «Ему, как выпил, горя мало!» — На батьку снова мать напала. «Мне, думаешь ты, очень сладко? Тут ясно сказано и кратко, А с паном не затеешь спора, Ступай — и все, без разговора! А нет — так вон! С куста ворона, А семь — на куст… Все люди стонут, Хлеб не легко теперь дается!