- Клюев Николай Алексеевич - Страница 103

По садам и пажитям шафранным,

По стране, где птицы-поцелуи

Гнезда вьют из взоров и касаний...

От Борнео до овчинной Шуи

Полыхают алые герани.

Смертоносны строк водовороты,

В них обломки Певчего Фрегата,

А в излуке сердца громный кто-то

Ловит звуки — радуги заката.

<1919. 1921>

37

8Отрубленная голова,

Как мусор, пожрана канавой,

В зубах застрявшие слова

Прозябли плесенью корявой.

Глазницы — черный океан,

Где тонет солнце — клуб червивый...

Огнем и празеленью ран

Удобрены родные нивы.

Запечный пламенный павлин

В напевах радугою светит,

И наше Пулково — овин

В созвездия суслоном метит.

Пророчит Сириус беду,

Зловещ Стрелец и Марс кровавый...

На эшафоте иль в аду

Благоухают розы славы!

Во рву, где плесень и ботва,

Угомонится мозг поэта,—

Усекновенная глава

На блюде солнечном воздета.

И лишь запечному коту

Близка нетленная потеря...

Я жил, ослиному хвосту

Молясь и нерушимо веря.

1919

379

С хитрым стулом умерла лавка

С певуном-Алконостом на спинке,

И усеяла кринка-мавка

Черепками печные тропинки.

Постучался Зингер в светелку,

Лодзь в хороводе пошла вприсядку,

Глядь, по лесному проселку

Догоняет вихрь самокатку.

Пригорюнился в пуще Топтыгин,

Слышна ли Маркони слеза медвежья?

И «Белым скитом» Чапыгин

Отпел родные безбрежья.

Вечная память вербе, лежанке,

Тихвинской колыбельной Богородице!

Обмолвлюся прозой: калачу с баранкой

Не след брыкаться и ссориться!

По зубам ли России калач чугунный

С бетонным исподом, с купоросной поливою?

Сердце верит: песня Коммуны

Зажурчит, словно ключ под ивою.

В песногуде Мильтон с Кирилловым

Поведут говорок о белых ангелах,

И Есенин в венце берилловом

Скажет сказку о книжных вандалах:

Как впрягали Пегаса в арбу словесную,

Где хореи и ямбы пустозвонные.

Я славлю Россию — сестру неневестную,

Заплетшую в косы огни небосклонные.

Я славлю Россию — жену многочадную

В коврижном саду под молочной смоковницей!

Пусть Зингер стучится в калитку оградную —

Сладчайшая мать не бывает любовницей!

1919

380

Не коврига, а цифр клубок

Да голодной слюны осьмина...

Помню Волгу, щаный дымок

Вкусней ржаного овина.

За таганом бурлацкий сказ,

Пляску барж — паруса-подолы,

С языка словесный алмаз

Прядал в русские темные долы.

И казалось, что жизнь — казан

С просяной румяною кашей.

Ермак и Кольцо Иван

Улыбались артели нашей.

На узорной ложке сечня

Выплясывала «черевики»...

Как в омут, нырнул в меня

Народ родной, песноликий.

Севастополь и Соловки

Теплят свечи в мозгу-церквушке,

И сердце Матки-реки

Тихозвонит в дедовской кружке:

«Помяни дымок просяной,

Как себя, как Русь-персиянку,

Я теку голодной слюной

От тверских болот — на Казанку.

Кану в Каспий — стерляжий рай,

Где с напевным пшеном казаны,

Тамерл

анов Златой Сарай

Приютит мои караваны».

1919

381

Проклята верба, слезинка,

Лежанка и многодумный кот,

Лишь прибоем всемирного рынка

Гной столетий смоет народ.

Хвала лесопилке, прожорливой домне,

Нам звезды — окрошка, луна же — балык!..

Как осенью бор в тихозвонной Коломне,

Озимого Спаса осыпался лик.

И Ремизов нижет загиблое слово,

Где плач Ярославны и волчий оскал...

В олбнецкой пуще на блюде еловом

Почила в сиянье коврига-опал.

Глухим перелеском идет Огнезрачный,

Повязан кометой магнитный армяк.

Нарушать ломтей и на трапезе брачной

Подать виночерпный улыбчивый знак,

Чтоб молоту верба далась молодицей,

Изба покумилась с завудской трубой...

Восходят светила над глыбкой страницей,

Где пляска русалок и смех ветровой,

Где дремлет меж строк с запятыми расшива

И шкипер-рассудок вздремнул на руле,

Октябрь краснозубый поет у залива

О знойном Байраме в лопарской земле,

О скачке Фарисов на льдинах тресковых,