- Клюев Николай Алексеевич - Страница 116

Под смоковницей солодовой

Умолкну, как Русь, навеки...

В мое бездонное слово

Канут моря и реки.

Домовину оплачет баба,

Назовет кормильцем и ладой...

В листопад рябины и граба

Уныла дверь за оградой.

За дверью пустое сени,

Где бродит призрак костлявый,

Хозяин Сергей Есенин

Грустит под шарманку славы...

1921 или 1922

434

От иконы Бориса и Глеба,

От стригольничьего Шестокрыла

Моя песенная потреба,

Стихов валунная сила.

Кости мои от Маргарита,

Кровь — от костра Аввакума.

Узорнее аксамита

Моя золотая дума:

Чтобы Русь, как серьга, повисла

В моем цареградском ухе...

Притекают отары-числа

К пастуху — дырявой разрухе.

И разруха пасет отары

Татарским лихим кнутом,

Оттого на Руси пожары

И заплакан родимый дом.

На задворках, в пустом чулане,

Бродит оторопь, скрёб и скок,

И не слышно песенки няни

На крылечке, где солнопёк.

Неспроста и у рябки яичко

Просквозило кровавым белком...

Громыхает чумазый отмычкой

Над узорчатым тульским замком.

Неподатлива чарая скрыня,

В ней златница — России душа,

Да уснул под курганом Добрыня,

Бородою ковыльной шурша,

Да сокрыл Пересвета с Ослябей

Голубой Богородицын плат!..

Жемчугами из ладожской хляби

Не скудеет мужицкий ушат.

И желанна великая треба,

Чтоб во прахе бериллы и шелк

Пред иконой Бориса и Глеба

Окаянный поверг Святополк!

1921 или 1922

4ЪЬ—436. Вавила

Н. Я. А-ву

1

Вернуться с оленьего извоза,

С бубенцами, с пургой в рукавицах,

К печным солодовым грозам,

К ржаным и щаным зарницам,

К черемухе белой — жёнке,

К дитяти — свежей поляны.

Овчинные жаворонки

Поют, горласты и рьяны.

За трапезой гость пречудный —

Сермяжное солнце в крыльях...

Почил перезвон погудный

На Прохорах и Васильях.

С того ль у Маланьи груди

Брыкасты, как оленята?

В лапотном лыковом гуде

Есть мед и мучная сата.

Вскисайте же, хлебные недра —

Микуловы отчие жилы!

Потемки и празелень кедра

Зареют в зрачках у Вавилы.

И крыльями плещет София —

Орлица запечных ущелий,

То вещая пряха — Россия —

Прядет бубенцы и метели.

2

Карельские зори раскосы и рябы,

Дорожное вымя — бугры и ухабы,

Их доят сутёмки — в повойниках бабы.

Подойник — болотце, где рыжий удой

Взбивает мутовкою дед-лесовой,

Чтоб маслилось вёдро — калач золотой,

Чтоб дался саврасый буланой кобыле

И груди кочанные мальцу — Вавиле...

Карельские зори — ширинки в бучиле,

Всенощная марь — молодуха на сносях, —

Запуталась ель в солодовых волосьях,

Родиться бы нивой в гремучих колосьях,

Чтоб баба могутная ярым серпом

Сразила напевы на поле мирском:

Их ждет мужичище — столикий Пахом,

Их ждет на полатях кудрявый Васятка...

Дубленые зори — заклятая кадка,

Где миру вскисает созвучий разгадка...

Карельские зори любимы тобой,

Стихов моих пестун и брат дорогой!

1921 или 1922

437

Ленин на эшафоте,

Два траурных солнца — зрачки,

Неспроста журавли на болоте

Изнывают от сизой тоски.

И недаром созвездье Оленя

В Южный Крест устремило рога...

Не спасут заклинанья и пени

От лавинного злого врага!

Муравьиные косные силы

Гасят песни и пламя знамен...

Волга с Ладогой — Ленина жилы,

И чело — грозовой небосклон.

Будет буря от Камы до Перу,

Половодье пророчит Изба,

Убегут в гробовую пещеру

Черный сглаз и печалей гурьба!

Свет, как очи, взойдет над болотом,

Где тоскуют сердца-журавли.

По лесным глухариным отлетам

Узнаются раздумья земли.

Ленин — птичья октябрьская тяга,

Щедрость гумен, янтарность плодов...

Словно вереск дымится бумага

От шаманских, волхвующих слов.

И за строчками тень эшафота —

Золотой буреломный олень...