- Клюев Николай Алексеевич - Страница 38

На нее века я с небес взирал,

К ней звездою слетев, человеком стал;

Двадцать белых зим, вёсен, осеней

Я дышу земным бренным воздухом,

Вижу гор алтарь, степь-кадильницу,

Бор — притин молитв, дум убежище, —

Всем по духу брат, с человеками

Разошелся я жизнью внутренней...

Святорусский люд темен разумом,

30 Страшен косностью, лют обычаем;

Он на зелен бор топоры вострит,

Замуруд степей губит полымем.

Перед сильным — червь, он про слабого

За сивухи ковш яму выроет,

Он на цвет полей тучей хмурится,

На красу небес не оглянется...»

Опустив мечи и скрестив крыла,

Мой навет друзья чутко слушали.

Как весенний гром на поля дохнет,

40 Как в горах рассвет зоем скажется,

Так один из них взвеял голосом:

«Мир и мир тебе, одноотчий брат,

Мир устам твоим, слову каждому!

Мы к твоим устам приклонили слух

И дадим ответ по разумию».

Тут взмахнул мечом светозарный гость,

Рассекал меня, словно голубя,

Под зенитный круг, в Божьи воз духи;

И открылось мне: Глубина Глубин,

50 Незакатный Свет, только Свет один!

Только громы кругом откликаются,

Только гор алтари озаряются,

Только крылья кругом развеваются!

И звучит над горами: Победа и Мир!

В бесконечности духа бессмертия пир.

<1912>

114. Старуха

Сын обижает, невестка не слухает,

Хлебным куском да бездельем корит;

Чую — на кладбище колокол ухает,

Ладаном тянет от вешних ракит.

Вышла я в поле, седая, горбатая, —

Нива без прясла, кругом сирота...

Свесила верба сережки мохнатые,

Меда душистей, белее холста.

Верба-невеста, молодка пригожая,

Зеленью-платом не засти зари;

Аль с алоцветной красою не схожа я —

Косы желтее, чем бус янтари.

Ал сарафан с расписной оторочкою,

Белый рукав и плясун-башмачок...

Хворым младенчиком, всхлипнув над кочкою,

Звон оголосил пролесок и лог.

Схожа я с мшистой, заплаканной ивою,

Мне ли крутиться в янтарь-бахрому?..

Зой-невидимка унывней, дремливей,

Белые вербы в кадильном дыму.

115

Набух, оттаял лед на речке,

Стал пегим, ржаво-золотым,

В кустах затеплилися свечки,

И засинел кадильный дым.

Березки — бледные белички,

Потупясь, выстроились в ряд.

Я голоску веснянки-птички,

Как материнской ласке, рад.

Природы радостный причастник,

На облака молюся я,

На мне иноческий подрясник

И монастырская скуфья.

Обету строгому неверен,

Ушел я в поле к лознякам,

Чтоб поглядеть, как мир безмерен,

Как луч скользит по облакам,

Как пробудившиеся речки

Бурлят на талых валунах,

И невидимка теплит свечки

В нагих, дымящихся кустах.

<1912>

116

Я молился бы лику заката,

Темной роще, туману, ручьям,

Да тяжелая дверь каземата

Не пускает к родимым полям —

Наглядеться на бора опушку,

Листопадом, смолой подышать,

Постучаться в лесную избушку,

Где за пряжею старится мать...

Не она ли за пряслом решетки

Ветровою свирелью поет...

Вечер нижет янтарные четки,

Красит золотом треснувший свод.

<1912>

117

Певучей думой обуян,

Дремлю под жесткою дерюгой.

Я — королевич Еруслан,

В пути за пленницей-подругой.

Мой конь под алым чепраком,

На мне серебряные латы...

А мать жужжит веретеном

В луче осеннего заката.

Смежают сумерки глаза,

На лихо жалуется прялка...

Дымится омут, спит лоза,

В осоке девушка-русалка.

Она поет, манит на дно

От неги ярого избытка...

Замри, судьбы веретено,

Порвись, тоскующая нитка!

<1912>

118. Красная горка

Как у нашего двора

Есть укатана гора,

Ах, укатана, увалена,

Водою полита.

Принаскучило младой

Шить серебряной иглой, —

Я со лавочки встала,

Серой уткой поплыла,

По за сенцам — лебедком,

Под крылечико — бегом.

Ах, не ведала млада,

Что гора — моя беда,

Что козловый башмачок