- Клюев Николай Алексеевич - Страница 60

Строже лики и свечи чадней,

И выходят на паперть последними

Детвора да гурьба матерей.

На завалинах рать сарафанная,

Что ни баба, то горе-вдова;

Вечерами же мглица багряная

Поминальные шепчет слова.

Посиделки, как трапеза братская,—

Плат по брови, послушней кудель,

Только изредка матерь солдатская

Поведет причитаний свирель:

«Полетай, моя дума болезная,

Дятлом-птицею в сыр-темен бор...»

На загуменье ж поступь железная —

Полуночный Егорьев дозор.

Ненароком заглянешь в оконницу —

Видишь въявь, как от северных вод

Копьеносную звездную конницу

Страстотерпец на запад ведет,

Как влачит по ночным перелесицам

Сполох-конь аксамитный чепрак,

И налобником ясным, как месяцем,

Брезжит в ельник, пугаючи мрак.

<1915>

226

Болесть да засуха,

На скотину мор.

Горбясь, шьет старуха

Мертвецу убор.

Холст ледащ на ощупь,

Слепы нить, игла...

Как медвежья поступь,

Темень тяжела.

С печи смотрят годы

С карлицей-судьбой.

Водят хороводы

Тучи над избой.

Мертвый дух несносен,

Маета и чад.

Помелища сосен

В небеса стучат.

Глухо Божье ухо,

Свод надземный толст.

Шьет, кляня, старуха

Поминальный холст.

<1915>

227

Что ты, нивушка, чернёшенька,

Как в нужду кошель порожнёшенька,

Не взрастила ты ржи-гуменницы,

А спелёгала — к солнцу выгнала

Неедняк-траву с горькой пестушкой?

Оттого я, свет, чернотой пошла,

По омежикам замуравела,

Что по вёдру я не косулена,

После белых рос не боронена,

10 Рожью низовой не засеяна...

А и что ты, изба, пошатилася,

С парежа-угара аль с выпивки,

Али с поздних просонок расхамкавшись,

Вплоть до ужина чешешь пазуху,

Не запрешь ворот — рта беззубого,

Креня в сторону шолом-голову?

Оттого я, свет, шатуном гляжу,

Не смыкаю рта деревянного,

Что от бела дня до полуночи

20 «Воротись», — вопю доможирщику,

Своему ль избяному хозяину.

Вопия, надорвала я печени —

Глинобитную печь с теплым дымником.

Видно, утушке горькой — хозяюшке

Вековать приведется без селезня...

Ты, дорога-путинушка дальняя,

Ярый кремень да супесь горючая,

Отчего ты, дороженька, куришься,

Обымаешься копотью каменной?

30 Али дождиком ты не умывана,

Не отерта туманом-ширинкою,

Али лапоть с клюкой-непоседою

Больно колют стоверстную спинушку?

Оттого, человече, я куревом

Замутилась, как плёсо от невода,

Что по мне проходили солдатушки

С громобойными лютыми пушками.

Идучи, они пели: «Лебедушку

Заклевать солеталися вороны»,

40 Друг со другом крестами менялися,

Полагали зароки великие:

«Постоим-де мы, братцы, за родину,

За мирскую Микулову пахоту,

За белицу-весну с зорькой-свеченькой,

Над мощами полесий затепленной!..»

Стороною же, рыси лукавее,

Хоронясь за бугры да валежины,

Кралась смерть, отмечая на хартии,

Как ярыга, досрочных покойников.

50 Ах ты, ель-кружевница трущобная,

Не чета ты кликуше осинушке,

Что от хвойного звона да ладана

Бьет в ладошки и хнычет по-заячьи.

Ты ж сплетаешь зеленое кружево,

От коклюшек ресниц не здымаючи,

И ни месяц-проныра, ни солнышко

Не видали очей твоих девичьих.

Молви, ёлушка, с горя иль с устали

Ты верижницей строгою выглядишь?

60 Не топор ли тебе примерещился,

Печь с белёным, развалистым жарником:

Пышет пламя, с таганом бодается,

И горишь ты в печище, как грешница?

Оттого, человече, я выгляжу

Срубом-церковкой, в пуще забытою,

Что сегодня солдатская матушка

Подо мною о сыне молилася:

Она кликала грозных архангелов,

Деву-Пятенку с Теплым Николою,

70 Припадала, как к зыбке, к валежине,

Называла валежину Ванюшкой;

После мох, словно волосы, гладила

И казала сосцы почернелые...

Я покрыла ее епитрахилью,

Как умела родную утешила...

Слезы ж матери — жито алмазное —

На пролете склевала кукушица,

А склевавши, она спохватилася,

Что не птичье то жито, а Божие...