Меч Тристана - Скаландис Ант - Страница 79

79

Он затащил рыжую служанку в густые кусты жасмина и, ни о чем не спрашивая, принялся жадно целовать ее, одновременно раздевая. И Бригитта загорелась, как свечка, она стонала и кусалась, она извивалась и впивалась цепкими пальчиками в его тугие напряженные мышцы и тоже стаскивала, срывала, стягивала с Тристана то немногое, что было на нем надето. И наконец добралась до главной цели, и рухнула на колени, и ее большой многоопытный рот, казалось, готов был поглотить Тристана целиком. И рыцарь нырнул, окунулся, погрузился в нереальное, сказочное блаженство и забыл обо всем. Как давно он не испытывал ничего подобного! Как давно…

А потом был коротенький перерыв, пока они оба, рыча от нетерпения, меняли позу, и Тристан успел спросить задыхаясь:

– Изольда разрешила тебе приехать сюда? Или ты вовсе не видела ее с тех пор?

– Что ты, мой господин! – выдышала она в ответ горячо. – Как можно? Конечно, она разрешила. Она даже просила меня поехать к тебе. Ты любишь его, сказала она, я это знаю, и ему тоже будет приятно. Любите друг друга. Вам это проще, а я уж подожду. Так она сказала.

– Вот прямо так и сказала? «А я подожду»?!

– Слово в слово!

– Ох, врешь, злодейка, – застонал он, уже войдя в нее. – Врешь!

Тристан закрыл глаза и почувствовал, что он не с Бригиттой, а с самой Изольдой слился сейчас воедино. И тогда, словно в озарении, он понял все. И сказал прерывистым шепотом:

– Бригитта, милая, я не тебя сейчас пронзаю своим мужским естеством, я погружен в нее, в королеву Изольду. И это она сейчас вот тут, на мне, всем телом своим, а душа ее – всегда в моем сердце.

И Бригитта в ту же секунду забилась в горячей сладкой судороге, теряя сознание, а потом очнулась, заплакала и призналась:

– Конечно, я солгала тебе, Тристан. Но это от любви! Не по злобе, а только от любви, мой господин! Ты веришь мне?

– Теперь верю, – улыбнулся Тристан, быстро одеваясь. – И очень хочу, чтобы ты спокойно и подробно рассказала мне всю правду. Вранья-то я уже и без тебя наслушался. Только разговаривать, подруга, будем мы не здесь и не сейчас. Беги скорее обратно в порт. В Арморике делать тебе решительно нечего. Никто вообще не должен знать, что мы уже видели друг друга. Я сейчас быстро соберусь и сегодня же, снарядив корабль, вместе с тобою поплыву в Корнуолл. По дороге ты мне все и расскажешь. Договорились? Ну а теперь – беги. Увидишь меня в порту – изобразишь счастливую случайную встречу.

«О Боже! – подумал Тристан, возвращаясь к рукомойнику. – Как прекрасна жизнь! И как зыбко, как ранимо любое человеческое счастье! Стоило хоть кому-нибудь узнать, увидеть, что здесь произошло пять минут назад, и мои лучшие друзья сделались бы моими злейшими врагами. Ну что, послушник Тристан, какому Богу ты обещал, что год не прикоснешься к женщине? А ты, пылкий романтик Тристан, какой королеве клялся, что, кроме нее, никогда и ни с кем?»

Ему хотелось просто расхохотаться в голос.

Глава двадцатая,

которая еще раз возвращает уже вконец замученного этими перебросками читателя назад, теперь несколько скромнее – недели на две, но расстояние ему преодолевать придется прежнее: по морю от Карэ до Тинтайоля ровно столько же, сколько от Тинтайоля до Карэ

– Здравствуй, Зига! – сказала Изольда внаглую. – Не узнаешь? Или родной русский язык позабыл? Великий язык межнационального общения в некогда великой стране – Союзе Советских Социалистических Республик!

В той прежней жизни никогда бы она не позволила себе назвать вот так запанибрата грозного авторитета Абдуллаева. Кто их знает, кавказцев, – дикий народ, дети гор, как сказали классики, – еще схлопочешь невзначай пулю. Для нового русского шлепнуть девчонку из коммуналки сверху – не вопрос. Но получилось так, что шлепнули их обоих, и здесь, то бишь в загробном мире, уравняли в правах. Даже не совсем уравняли: Маша-то повыше скаканула.

«Ты, брат, теперь всего лишь герцог, – подумала она, – а я изначально королевских кровей была, теперь же вот, гляди – полноправная королева, белая кость. И любовник мой – первый рыцарь на деревне, то есть на острове Британии. Ну ладно, давай рассказывай, чем занимался, как дошел до жизни такой».

Это Изольда уже вслух произнесла, так и спросила:

– Расскажи мне, дорогой Абдулла, чем занимался в этом мире, какими судьбами тебя занесло в нашу тинтайольскую коммуналку? Чем обязаны?

Она по-прежнему говорила, разумеется, по-русски. Ведь ни в каких других языках на земле слова «коммуналка» нет. И Зига Абдуллаев растерялся, конечно, хотя и ожидал этой встречи, и готовился к ней давно. Ведь не случайно же он не Тристана преследовал, а кота и радиоприемник, точно знал, что именно эти осколки будущего выведут его на след всего катаклизма в целом.

Зига Абдуллаев в прозорливости своей коммерческой был убежден, что не его одного забросили в это чертово средневековье, и вообще по тому, как на его появление здесь реагировали, то есть никак не реагировали, наплевали на него просто, и все – живи как хочешь, – по всему по этому Зига и решил, что попал в прошлое дуриком, случайно, по ошибке, за компанию с кем-то гораздо более важным. И когда совершенно чокнутый арабский колдун притащил ему кота с приемником «Панасоник» на шее, Зига понял: вот оно! Кот является объектом номер два, но тоже, очевидно, случайным, зато легко может послужить наживкой. Несчастный Абдулла не один год прождал, пока на его наживку клюнула настоящая рыба. Рыцарь Круглого Стола, Тристан Лотианский и Корнуолльский, Тристан Исключительный. Но оказался хваленый британец слишком хитер, чтобы Зиге удалось разобраться так сразу, местный ли это гений или пришлый, то есть собрат по разуму. А тем паче и не было никакой уверенности в том, что окружающий его проклятый, искаженный, перепутанный мир вобрал в себя лишь две эпохи. А вдруг гораздо больше? И тогда этот чудовищно умный и сильный Тристан мог быть вообще из тридцатого века или того хуже – с какой-нибудь Альфы Центавра. (Альфа Центавра – это было единственное звукосочетание, сохранившееся в памяти Зиги от детского увлечения фантастикой.) Ну не привлекала его никогда фантастическая литература!

Был он человеком сугубо практическим и прямо-таки донельзя приземленным. Циником он был, а потому, когда такая петрушка приключилась с ним – Зигфридом Израилевичем Абдуллаевым, генералом ФСБ и некоронованным королем одной из мощнейших российских мафиозных группировок, – он просто оторопел, просто выпал в осадок. Много дней подряд мучительно пытался проснуться, прежде чем примирился со случившимся. Ну а уж потом, когда примирился – развил бурную деятельность.

Исландия, куда он угодил волею судьбы, страшно ему не понравилась. Нравы викингов, в целом похожие на нравы московской братвы, раздражали еще сильнее. Тупость благородных героев и изощренная подлость негодяев, превалирование животных инстинктов у всех без исключения, мужеподобность женщин наряду с их беспробудным блядством, кровосмесительство, тошнотворные людоедские обычаи, дремучая полигамия, полное пренебрежение к мозгам и неуемные восторги по непонятным поводам. Например: сказочно красивый меч (в действительности выкованный до ужаса коряво) или – волшебно чарующие глаза (а баба-то – уродина, ни рожи ни кожи). Все это напрягало безумно.

Пожалуй, лишь одно его на острове радовало: обилие горячих источников и в связи с этим наличие в каждом богатом замке обязательного бассейна с теплой водой. Возможность по-человечески помыться Зига ценил высоко и у себя в Борге соорудил натуральный санузел с канализацией, умывальником, унитазом, ванной и душем, горячая и холодная вода текла у него раздельно, и даже смеситель был. Однако не только же в этом счастье.

Добившись среди исландцев всего, чего в принципе мог добиться человек с его способностями, Зига имитировал свою гибель и бежал в более теплые и, как ему казалось, более цивильные страны. Там, а конкретно в Германии, Абдулла Конопатый и узнал, что о подвигах его уже слагают легенды. Англы, франки, бавары, саксы, бургунды, вандалы и прочие немцы пели всякие песни, коверкая славное имя Нифлунг, превращая его в странное, неугодное Одину – Нибелунг. Зато именно германцы научились правильно произносить первое и самое любимое имя Зиги: в балладах своих называли они величайшего из Нибелунгов Зигфридом Отважным, тогда как треклятые обезьяноподобные викинги придумали кликуху на свой манер – Сигурд. Ну, именно эта кликуха в итоге к Абдуллаеву и приклеилась.